Руслановой уже за сорок. Пожилая дама. Молодёжь уступает ей место в кабине грузовика. Остальные — на кузове. Там же весь реквизит и музыкальные инструменты.
Такой любопытный штрих в дополнение к характеру нашей героини. Она всегда была очень домовитой и хозяйственной. Предусмотрительной. В дорогу брала достаточное количество снеди, чтобы не только ей, но и прожорливому Гаркави, и всем, кто окажется рядом, хватило перекусить, утолить голод до ближайшего пункта назначения, где их ждут и, возможно, покормят. Обычно это была внушительных размеров корзина, где, аккуратно переложенные бумагой и холстинками, лежали куски говядины, обжаренная курочка или две, нарезанная тонкими ломтиками колбаса, ветчина, сало и, конечно же, знаменитые руслановские пироги. На самом дне — бутылочка водки под пробкой, залитой сургучом, или вина. В дорогу Русланова готовилась основательно. И одной из наиглавнейших забот была — корзина.
Корзина со снедью в дальний путь была частью её культуры. Её она тоже вынесла из своего саратовского детства. Узелок с едой мать носила отцу на пристань. Так же аккуратно, в холстинки, закладывала куски холодного мяса, сало, нарезанный полными краюхами-полумесяцами хлеб. Хлеб в дороге — не ноша, хлеб себя сам несёт, говорили в Даниловке.
В тех же фронтовых записях есть характеристика нашей героини: «Р.у.с.л.а.н.о.в. а Л.и.д.и. я А.н.д.р.е.е.в.н. а, женщина своенравная, трудная, порой капризная, внешне как будто некрасивая, но пение преображает её до неузнаваемости. Задушевная русская песня, исполняемая низким, широким, как Волга, контральто, пленяет до глубины души.
Вначале она, привыкшая быть главной гастролёршей, не могла примириться с соседством ещё одного премьера — В. Я. Хенкина, с которым, кстати, дружила домами, но не на концертах. Были кое-какие взаимные колкости даже здесь, в условиях фронтовой обстановки. Но потом каждый нашёл себя, и всё обошлось».
Характер у Руслановой был. Ещё бы. Не имея твёрдого характера, разве можно было добиться в жизни и на сцене такого, чего добилась к сорока годам, к своей творческой и женской зрелости она? Талантливый, уважительный и услужливый муж. Всесоюзная любовь. Лучшие сцены страны. Полные залы. Сборы, какие имеют немногие её коллеги. Пластинки, пластинки, пластинки… Конечно же, зависть, и как следствие — интриги, наветы, козни… Но это только подстёгивало её, закаляло нрав. Действительно делая его подчас излишне крутоватым. Но песня размягчала её душу, примиряло со многим, умиротворяла. И многое она умела прощать, ради песни, ради сцены, и своим коллегам-артистам, и начальству, и невольным соперникам, но и себе в том числе.
«Танковой частью, в которой мы находимся, командует Герой Советского Союза полковник Лизюков[173]. Часть дислоцирована на «бойком месте»[174]. Начался концерт, Русланова посвящает своё выступление Лизюкову.
— Сколько простора в её голосе! — шёпотом говорит сероглазая шатенка, военврач 3-го ранга Нонна Тимофеевна Якушева, с которой нас познакомил за обедом командир части. […] Гаркави сочинил про неё песенку и всячески восхвалял её, как бывший врач. Всё-таки приятно иметь такого «коллегу», как Якушева! Очевидно, она очень популярна в этой воинской части, потому что посвящение Гар-кави все красноармейцы и командиры встречают с горячим одобрением. Только Нонна Тимофеевна вспыхивает ярким пламенем и даже немного сердится».
Вот та атмосфера общения с бойцами и командирами во время концертов. Куплетисты и конферансье тут же, в перерывах между выступлениями, сочиняли тексты своих выступлений, частушки, порой целые фельетоны и короткие рассказы. Обстановка везде была разной, и приходилось постоянно импровизировать. И Русланова, при том, что репертуар её оставался примерно тем же, каждое своё выступление делала несколько иным. Одно дело — петь солдатам, идущим в бой. Другое — раненым в госпитале. Третье — в тылу, где её слушатели и зрители и военнослужащие, и вольнонаёмные, и местные жители.
Именно об этой особенности дара Руслановой писал артист Фёдор Мишин, размышляя над тем, как она исполняла песню «Вот мчится тройка удалая…»: грустную, полную трагедии песню в другой раз «могла спеть на улыбке…».
Потому что людям, идущим на смерть или потерявшим своих родных и близких, искалеченным, нужна была хоть какая-то опора в жизни, знак надежды. Имея в себе лишь этот дар — песенный, — она и подавала людям надежду. Как могла.
Летом 1942 года в популярном тогда журнале «Огонёк» в № 30 был опубликован очерк писателя Валентина Катаева «Концерт перед боем». Вот наиболее значимые для нас фрагменты этого очерка:
«Она только что приехала с фронта. Через четыре дня она снова уезжает на фронт. Мы сидим в ее номере в гостинице «Москва». За окном громадные дома и асфальтовые перекрестки московского центра. Мчатся закамуфлированные машины, рассыпают искры трамваи и троллейбусы. Торопятся пешеходы. Серый весенний деловой московский денек.
Она еще полна фронтовых впечатлений.
Это известная исполнительница русских народных песен Лидия Русланова. На ней скромное коричневое платье. Волосы просто и гладко убраны. Лицо чисто русское, крестьянское. Она и есть крестьянка-мордовка.
Почти с первых же дней войны она разъезжает по частям героической Красной Армии, выступая перед бойцами. Она ездит с маленькой труппой, в которую входят фокусник, баянист, скрипач, конферансье.
Где только они не побывали! И на юге, и на юго-западе, и на севере! Они дали сотни концертов. […]
Далеко не каждый артист, даже менее известный, мог в то время войны сказать: «Бьём врага!» Сказать именно так, от первого лица и во множественном числе. Русланова на войне себя чувствовала одновременно и певицей, той яркой индивидуальностью, которой она в действительности была, и частью того множества, которое зовётся народом. В этом, кстати, один из секретов её искусства вообще. Выходя на сцену, она не чувствовала себя на пьедестале настолько, чтобы потерять связь со слушателями и зрителями. Поэтому-то всегда стремилась к ним навстречу. И сцена, как таковая, ей не всегда была нужна. Фронтовые концерты ещё сильнее сблизили её с народом. Здесь она пела что называется глаза в глаза. […]
Лес. В лесу еще сыро. Маленький, разбитый снарядами и полусожженный домик лесника. Совсем недалеко идет бой — артиллерийская подготовка. Осколки срезают сучья деревьев. Прямо на земле стоит Лидия Русланова. На пенёчке сидит ее аккомпаниатор с гармоникой. На певице мордовский яркий сарафан, лапти. На голове цветной платок — по алому полю зелёные розы. И что-то жёлтое, что-то ультрамариновое. На шее бусы. Она поёт. Ее окружает сто или полтораста бойцов. Это пехотинцы. Они в маскировочных костюмах. Их лица черны, как у марокканцев. На шее автоматы. Они только что вышли из боя и через тридцать минут снова должны идти в атаку. Это концерт перед боем.
Горят яркие краски народного костюма Лидии Руслановой. Летит над лесом широкая русская песня. Звуки чистого и сильного голоса смешиваются с взрывами и свистом вражеских мин, летящих через голову.
Бойцы как зачарованные слушают любимую песню.
Рядом западная дорога, по которой идут транспорты, автомобили, сани, походная кухня, и вот, услышав голос певицы, один за другим люди и машины сворачивают к домику лесничего.
Лидия Русланова поёт уже перед громадной толпой».
Приподнятый и даже порой пафосный стиль очерка вполне оправдан. Катаев точно передаёт факты, слегка лишь придавая им те необходимые тона, которыми были окрашены тогда все корреспонденции и статьи с фронта и касающиеся событий, связанных с войной.
Вот что удивительно. В предвоенные годы о Руслановой писали нечасто и не всегда доброе. После войны будут писать очень сдержанно. А на какой-то период и вовсе изгонят с газетных и журнальных полос, ни словом не вспомнят на Всесоюзном радио, да и даже пластинки изымут из торговли. Но в годы войны писали много и охотно.
173
174
5-я танковая армия входила в состав Брянского фронта и вела активные боевые действия, затем была переброшена южнее в район Воронежа.