Её выступления, её постоянное присутствие на фронте, её фронтовой путь «вслед за минёрами» отражён в десятках корреспонденций, путевых очерках и статьях. О ней писали литераторы, фронтовые и армейские корреспонденты. Её много фотографировали.
Однажды концерт начался в непосредственной близости к первым линиям окопов. Командир части попросил Русланову петь как можно громче и дольше. Она заметила, что и сцена была развёрнута в сторону нейтральной полосы. Довольно опасно. Но немцы вели себя тихо. Ни выстрела, ни звука.
— Что, тоже будут слушать? — спросила Русланова командира дивизии.
— Будут, — согласился он.
Русланова решила, что это шутка. Но про себя отметила: командир дивизии как-то уж слишком напряжён…
Звук усиливали через походную радиостанцию. Так что на этот раз она пела с «микрофоном» — в опрокинутую телефонную трубку. Получалось здорово.
Концерт действительно транслировался благодаря приспособленной армейской радиотехники сразу на две стороны. Немцы настолько увлеклись, что забыли обо всём. Наша героиня пела три часа! Пользуясь этим, командир дивизии энергично провёл необходимую передислокацию подразделений и приготовил внезапную атаку. Атака потом была проведена и завершилась успехом.
Говорили, что за этот концерт Русланова была награждена орденом Красной Звезды. Среди её немногих наград такого ордена нет. Но это и не важно. Красивая легенда, придуманная солдатами, дороже ордена. Хотя многие, в том числе и артисты, предпочитали ордена. За такую операцию заслуживала ордена и она. Вполне! И будь она понастойчивей, то награды бы добилась. Но на войну она приехала не затем…
По поводу характера Руслановой говорили и говорят многое. Осталось свидетельство артистки Надежды Ник-Калнышевской[175]: «Самые памятные мои воспоминания связаны с поездками на фронт в составе фронтовой бригады артистов. Никогда не забуду концерт в Воронеже. В то время Воронеж стал основной базой художественных коллективов, обслуживавших части Юго-Западного фронта. В столовой военторга, куда нас прикрепили, можно было встретить актёров всех жанров. Там же формировались и отправлялись на фронт новые части. Вот мы и решили, по инициативе Александра Довженко, объединиться с московской эстрадой и выступить перед солдатами, уходящими на фронт. Это было зимой 1942 года, был страшный мороз, а выступать надо было на улице, и некоторые артисты от выступления категорически отказались. Вступительное слово сказал Довженко, затем выступил конферансье Михаил Гаркави, я что-то прочитала, и вдруг к удивлению всех на импровизированной сцене появилась Лидия Андреевна Русланова в своём русском наряде. Не буду описывать, как принимали певицу, восторг был неописуемый. Пела она много, её долго не отпускали слушатели. Но когда она зашла в помещение, которое служило нам как бы кулисами, где мы отогревались у буржуйки, я увидела Русланову такой, какая она в жизни, — откровенной и прямой. Таких слов, с какими она обращалась к артистам, отказавшимся выступать, в словаре Даля не найдёшь. И те, видно, зная её крутой нрав, уже готовились к выходу на сцену. А Лидия Андреевна подсела к буржуйке и, отогревая свои посиневшие от холода руки, повторяла про себя: «Ребятки на смерть идут, а они, видите ли, боятся замёрзнуть. Ишь ты, какие…» Посмотрела на меня, улыбнулась: «А мне холод нипочём. Я ведь ещё в гражданскую солдатикам нашим пела. Вот сейчас отогреюсь и ещё им что-нибудь спою».
Песня на фронте — радость и опора солдатской душе. А хорошая песня — двойная радость. Командиры частей прекрасно понимали, какую помощь своими концертами оказывают московские артисты их подразделениям.
Только что закончилась самая тяжёлая военная зима 1941/42 года. Немцев отбросили от Москвы. В подмосковных полях, в лесах и перелесках в чёрном закопчённом снегу повсюду вытаивали трупы солдат двух противоборствующих армий. Кто убит, кто был ранен, но, не замеченный санитарами, истёк кровью, кто замёрз…
Русланова видела эти поля и перелески, устланные солдатскими телами. Сердце замирало при виде таких жутких картин, вторгнувшихся в столь любимый ею природный пейзаж средней сердцевинной России.
В мае концертную бригаду направили во 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Корпус генерала Крюкова вышел из зимних боёв изрядно потрёпанным, с большими потерями в личном составе, лошадях и вооружении. Весной его отвели во 2-й эшелон на отдых и доукомплектование маршевым пополнением. Эскадроны пополнялись людьми. Маршевые роты поступали из тыловых районов и тут же распределялись по эскадронам. Шли эшелоны с лошадьми, в том числе монгольскими, низкорослыми. Кавалеристы пошучивали: на таких, мол, как на ишаках, далеко не уедешь… Но первые же бои показали выносливость и неприхотливость монгольских лошадок, которые к тому же и корм себе умели добывать из-под снега.
Перед выездом, ещё в Москве, Гаркави, всегда весёлый и полный уверенности в том, что и эта поездка закончится благополучно, торжественно объявил:
— Едем в гвардейский кавалерийский корпус!
Не знала наша героиня, что едет навстречу своей судьбе.
Концерт состоялся в Спас-Нуделе под Волоколамском. Концерт как концерт. Русланова в этот день была в ударе. И что на неё нашло? Какая вдруг волна накатила? Быстренько изменила репертуар. Вставила в него песню, которую исполняла редко.
В первом ряду, где сидели офицеры и политработники, она увидела командира корпуса. С генералом она познакомилась перед концертом. С подчёркнутой вежливостью, которая показалась ей обычным проявлением уважения, тот встречал приезд московских артистов в расположение его войск, отдавал своим помощникам необходимые распоряжения. Ей, Руслановой, подал руку, когда она открыла дверцу кабины.
Но мало ли кто ей руку подавал, когда она приезжала с очередным выступлением на фронт? Рука генерала была тёплой, бережной. Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Ну что из того?..
Теперь он сидел в зале и с той же улыбкой смотрел на неё.
Кто-то из молоденьких артисток, у которых, кажется, одни лейтенанты в голове, шепнул ей:
— Генерал-то, Лидия Андреевна, говорят, вдовец…
Другая поддакнула:
— Каков орёл! И все офицеры вокруг него — как на пружинах. Видать, строгий дядька…
Она внутренне встрепенулась. Но виду не подала.
Он не отрывал от неё восхищённых глаз. Многие на концертах смотрели на неё с восхищением и благодарностью. Но те взгляды были иные. Она их знала и ценила. А этот… Этот смотрел не так… Особенно смотрел…
Раза два и она взглянула на него. Сердце колыхнулось. Как будто не генерал сидел там, а её офицерик, тот, незабытый, из санитарного поезда…
Снова посмотрела она на генерала. Сколько лет тому уж прошло, как узнала своё первое женское счастье — все двадцать пять. Уже и сама не красавица. И не так молода. Нет той свежести в лице и гибкости в движениях. Да и он постарел… Но ведь как похож…
Генерал ловил каждое её движение, каждый жест. И она чувствовала, с какой горячей слезой вливается в его душу её песня. Э, подумала, будь что будет, а судьбу и на вороных не объедешь…
После концерта — вот чудо небывалое! — генерал подарил ей… туфли! Разные подарки и подношения случались у неё после концертов, в том числе и на фронте. Но чтобы — туфли!..
После войны рассказывала, вспоминая их первую встречу, что Владимир Викторович нашёл где-то на складе старинные туфли на французском каблуке и преподнёс их ей в знак великой благодарности от всего корпуса. «Он этим своим вниманием меня и взял. А туфли что? Тьфу! Я такие домработнице не отдала бы».
Уж это верно. Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь…
После этого выступления концертная бригада зачастила в расположение 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. Принимали их здесь хорошо. Артистам эти поездки нравились. А кавалеристы были просто в восторге.
Некоторые биографы утверждают, что с Гаркави она развелась ещё накануне войны. Однако подтверждений этому нет. Скорее всего, Русланова и Гаркави развелись, вернее, разошлись летом того же 1942 года.
175