Когда не соблюдены эти условия, как это было 8 июля при контрударе 40-й нашей армии и трёх танковых корпусов, должного успеха не жди, недаром же противник на этом участке не отказался от намерения продолжить своё наступление…»[27]
Это был уже не 1941 год. Эпоха господства немецких танков на поле боя, эпоха всесокрушающих ударов танковых клиньев в глубину советской обороны ушла в прошлое. Началась эпоха торжества на поле боя советских танков.
Через несколько дней, когда войска пойдут в наступление, полковник Бабаджанян будет срочно госпитализирован — воспалится старая рана, возникнет угроза гангрены.
В госпитале Бабаджанян, как всегда, не задержался. Чуть спала опухоль, унялась боль, сам разрезал, раскрошил и снял гипс. Настоял на выписке. И — в родную бригаду.
И в первый же день по прибытии, только успел войти в курс дел, повёл бригаду в атаку на Богодухов. Немцы встретили танки 3-го мехкорпуса на заранее подготовленных позициях, неоднократно атаковали подвижными резервами.
В октябре 1943 года 3-я механизированная бригада получила гвардейское знамя и стала именоваться 20-й гвардейской Краснознамённой. Так её командир стал дважды гвардейцем.
В составе 1-й танковой армии 20-я гвардейская Краснознамённая механизированная танковая бригада полковника Бабаджаняна участвовала в Житомирско-Бердичевской, Корсунь-Шевченковской, Проскуровско-Черновицкой и Львовско-Сандомирской наступательных операциях 1-го Украинского фронта.
Бригада особенно отличилась во время проведения Проскуровско-Черновицкой операции, одной из самых крупных в истории Великой Отечественной войны. Бронетанковые войска сыграли в её проведении особенную роль. Быстрый маневр, глубокие прорывы и рейды ошеломили противника, нарушили его стройную оборону. Сильная немецкая группировка, сравнимая по численности со Сталинградской, оказалась в окружении. Бригада полковника Бабаджаняна, действовавшая в 1-м эшелоне, с ходу форсировала Днестр, захватила плацдарм на западном берегу, расширила его и удерживала до подхода основных сил. Указом Президиума Верховного совета СССР от 26 апреля 1944 года за умелое руководство боевыми действиями 20-й гвардейской механизированной бригады и успешное форсирование ею в числе первых реки Днестр, за личное мужество гвардии полковнику Амазаспу Хачатуровичу Бабаджаняну присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
В ходе Львовско-Сандомирской операции произошёл такой случай. 1-я гвардейская армия и 13-я общевойсковая армия генерал-лейтенанта Н. П. Пухова[28] захватили на западном берегу Вислы огромный плацдарм и начали его энергично и успешно расширять. Немцы, видя неладное — возникла явная угроза атаки на Варшаву, — начали непрерывно контратаковать, чтобы ликвидировать опасное вклинение. «Противник перебросил в район Сандомира 17 дивизий, 6 бригад штурмовых орудий и отдельные батальоны танков «Королевский тигр». Гитлеровцы стремились встречными ударами на Баранув отрезать советские войска на плацдарме от главных сил и уничтожить их»[29].
Бои завязались упорные. На некоторых участках противник потеснил наши порядки. На долю гвардейских экипажей и артиллеристов истребителей танков 20-й мехбригады выпала задача замыкать Сандомирский «котёл», формировать самое трудное внутреннее кольцо. В результате согласованного удара двух танковых корпусов и мотоциклетного полка XLII немецкий армейский корпус и некоторые другие части и подразделения немцев оказались в плотном окружении.
Вечером 18 августа Бабаджанян получил телефонограмму Катукова: ввиду опасности несогласованных действий войск, замыкающих «котёл» вокруг XLII армейского корпуса противника, возглавить группу бригад и организовать оборонительные бои до подхода основных сил. А дальше предоставим слово бывшему командиру бригады:
«Утром 19 августа с группой офицеров и солдат проверяем готовность наших опорных пунктов к отражению новых атак противника и неожиданно натыкаемся на несколько танков противника.
Деваться некуда. Танки заметили нас, открыли огонь из пушек. Один снаряд разорвался в центре нашей группы.
Взрывной волной меня подбросило в воздух и кинуло наземь. Сначала показалось — нет руки. Шевельнул — цела! Хотел позвать на помощь — сам себя не слышу, а изо рта хлынула кровь. Оказывается, ранен осколком в горло.
Кое-как поднялся на ноги. Гляжу — рядом, опрокинувшись навзничь, лежит комбриг-21, подполковник И. В. Костюков[30], громко стонет. Вместе с капитаном В. С. Бобровым тащим Костюкова в овраг — у него перебита нога. Появилась молоденькая медсестра — знаком велю в первую очередь заняться Костюковым.
Вслед за ней фельдшер — старший лейтенант. Увидел, сколько раненых, кинулся прочь. Куда это он — сдрейфил? Но фельдшер через минуту возвращается на «Виллисе». Грузим раненых, «Виллис» на полном ходу пытается проскочить болотце, но застревает. Раненых приходится снова выгружать — прячем их в овраг.
Вокруг меня столпились офицеры, те, кто остался в живых. Ждут указаний. Пытаюсь говорить — ничего не выходит, голоса нет, только сочится из раны кровь. Пытаюсь командовать жестами. Не понимают. Хватаю лист бумаги, пишу: «Всем по своим местам, в подразделения. Без моей команды ни шагу назад!» Добавляю жестом: сам буду здесь. Поняли.
Танки противника горят — наши артиллеристы славно сработали.
Приносят радиограмму от командарма: «Наступать на юго-запад, навстречу нашим наступающим войскам». Знаю: там наступает наша 13-я общевойсковая армия. Пишу на бумаге: «Собрать два мотобатальона, несколько арт-батарей».
Главные силы бригад оставил в обороне, чтобы не подвергать опасности 11-й танковый корпус. Два мотобатальона развернулись цепью и двинулись на юго-запад.
Мой командирский танк сопровождает пехоту. Уложил в него и раненого Костюкова, сам занял место орудийного наводчика, только что тоже тяжело раненного.
Зову в танк капитана Боброва. «Вас и так там уже пятеро! — кричит он в ответ. — Я с мотобатом, разрешите!» Действительно, шестому в танк не влезть, да ещё в нём раненые…
Ведёт танк его командир, старший лейтенант А. И. Алексеев. Мы едем в боевых порядках пехоты наших батальонов. Мне кажется, что пехота движется медленнее, чем могла бы, ведь по ней противник не ведёт огня. Велю прибавить обороты, надеюсь, что пехота за нами пойдёт быстрее.
Старшина Полторак жмёт на педали, танк вырывается вперёд, огибает высотку.
Прямо на нас — вражеское орудие. Полторак давит его гусеницами. Но рядом, оказывается, ещё и другие орудия врага. Они открывают по нас беглый огонь. Каждое попадание прямо качает танк.
Успеваю выстрелить из своей пушки в упор — немецкое орудие замолкает. Но остальные, увы, ещё целы и бьют. Танк вздрагивает ещё и ещё. Внутри дым.
— Танк горит! — докладывает старший лейтенант Алексеев.
Командую оставить машину.
Из танка выпрыгивает Алексеев и, сражённый, падает замертво. За ним выскакивает заряжающий и тоже падает — ранен в ногу. Из верхнего люка выбираюсь наружу, ползу по борту танка к люку водителя. Старшина Полторак вытаскивает раненого Костюкова.
Машина наша в огне, вспыхивают топливные баки, нас обволакивает дымом, и в этом наше спасение. Подползает заряжающий, его не видно в дыму, узнаю его по голосу.
Полторак взваливает на себя Костюкова, и мы ползём в сторону наших. Но те, видимо, посчитав нас погибшими, никого за нами не посылают, а сами стремительно движутся навстречу подходящим главным силам.
Мы одни в поле. Жаркий августовский полдень. Кругом горят хлеба.
Ползём, закусив губы, подавив стон, — ранены все, кроме Полторака, а он тащит на себе тяжёлого Костюкова.
Неподалёку на высотке возникают два немецких бронетранспортёра. Замечают нас. Но тут рядом с ними рвётся один, потом другой снаряды. Видно, испугавшись, они поворачивают — и наутёк.
27
Действительно, как свидетельствуют документы, встречные танковые бои и схватки на Курской дуге зачастую складывались не в пользу наших экипажей.
28
30
Так в воспоминаниях. Официально 21-й гвардейской механизированной бригадой в описываемый период (с 23 июля по 25 сентября 1944 года) командовал подполковника. М. Темник.