Слушал внимательно, всё время глядя на карту.
— Когда хотите начать?
— Завтра с рассвета, если разрешите, товарищ маршал.
— Хорошо, начало в 8.00. Но город должен быть освобождён.
— Постараемся.
Однако Рокоссовский не намеревался заканчивать разговор.
— Давно командуете корпусом?
…Я хочу ещё раз подчеркнуть обаяние Константина Константиновича, которое порождало глубокую симпатию к нему не только среди тех, кто имел с ним непосредственный служебный контакт, но и в среде широких солдатских масс. Рокоссовский помнил и лично знал сотни людей, заботился о них, никогда не забывал о тех, кто достоин поощрения и награды, умел вникать в дела и заботы командиров, умел благожелательно выслушивать каждого».
Наутро танки и самоходки Бабаджаняна атаковали главную полосу Гдынского УРа, проломили его, ворвались в Гросс-Катц, вместе с другими соединениями начали расширять и углублять прорыв, разрезая 2-ю полевую армию немцев на две группировки — Данцигскую и Гдыньскую.
А уже в конце марта Восточно-Померанская операция была успешно завершена, и танковую армию Катукова Ставка направила назад, на Одер.
«На запад, опять вперёд на запад! — вспоминал маршал. — Прощай, Польша. Твоему освобождению мы отдали всё, что было в наших силах. И даже больше — жизнь своих товарищей, твоих братьев. Немало дорогих могил мы оставляем на твоей земле, чтоб ты тыла свободна, чтоб ты процветала, чтоб был счастлив твой народ…»
Польша, Польша… Ты непростительно забыла страдания и кровь твоих освободителей!
Пятого апреля командующие армиями, члены Военных советов и начальники штабов армий, а также командиры корпусов собрались в штабе 1-го Белорусского фронта на окраине небольшого немецкого городка Бирнбаума[35]. Ни до этого часа, ни накануне никто не произносил слов «Берлин», «штурм» и подобных. Личному составу говорили о приготовлениях к «очередной наступательной операции». Солдаты же — народ мудрый — тонко чувствовали напрягшийся нерв войны, поговаривали о своём, о конце войны, о доме, часто упоминали «логово» и с беспокойством поглядывали на запад, где каждый вечер садилось тёплое весеннее солнце, обливая розовым молоком уцелевшие зацветающие сады. В шестидесяти километрах от танков и самоходок 11-го гвардейского корпуса, тщательно замаскированных в садах, перелесках и лесополосах, лежала столица Германии, Берлин, это ненавистное «логово». И вот они, танкисты, самоходчики, артиллеристы, миномётчики, санитары, ремонтники-оружейники, механики, пехотинцы, шоферы, поглядывая на заходящее солнце, терпеливо ждут последней атаки.
Вошли командующий войсками фронта маршал Г. К. Жуков, член Военного совета фронта К. Ф. Телегин, начальник штаба М. С. Малинин[36].
Начал командующий. Тихо, делая после каждой фразы небольшую паузу и подчёркивая важность и своих слов, и обстоятельств, в которых они проводят своё совещание, произнёс:
— Был у Верховного. Обстановка складывается так, что пришлось созвать вас немедленно. Раньше мы полагали, что Берлинская операция начнётся… несколько позднее… Сроки меняются. Нас торопят союзники. Есть сведения, источники надёжные, что наши союзники имеют следующие намерения: в ближайшие дни покончить с Рурской группировкой противника, а затем высвободившиеся силы бросить на Лейпциг, Дрезден, а заодно, так сказать попутно, захватить Берлин.
Командиры загудели. Заскрипели ремни и стулья. Такой помощи от союзников никто не ожидал. И не желал. Послышались реплики. Бывшие командиры полков и бригад вспоминали, как ждали открытия Второго фронта в 1941, 1942 и 1943-м, когда истекали кровью под Москвой, Брянском и Смоленском. А теперь, когда зверь загнан в угол и осталось его прикончить последним ударом, за его шкурой прибежали союзники…
Маршал сделал необходимую паузу, чтобы дать командирам выплеснуть эмоции, и продолжил:
— Ставке доподлинно известно, что истинная цель ускорения их наступления — именно захват Берлина до подхода наших войск. Ставке также известно, что спешно готовятся две воздушно-десантные дивизии для выброски на Берлин. Это, как вы понимаете, абсолютно устраивает нашего противника. Нам они оказывают упорное сопротивление в каждом населённом пункте, без боя не оставляют ни одной позиции. А на Западном фронте сдают крупные города по телефону, до подхода танков союзников. Всё это заставляет Ставку торопиться. — Маршал снова сделал паузу. — Что касается точной даты наступления, об этом скажу позднее. А сейчас приступим к изучению предстоящей задачи.
Бабаджанян вспоминал: «Отодвинулась шторка — и перед нами предстала карта, вся испещрённая пятнами озёр, прожилками ирригационных сооружений. Чётко были обозначены полосы немецкой обороны — от Одера до Зееловских высот они шли одна за другой с интервалами в какие-нибудь 10–15 километров.
Вот отдёрнута вторая шторка — открылась рельефная карта Берлина. На ней было всё: улицы, дома, укрепления, завалы, ДОТы, даже изображены разрушенные бомбёжками кварталы. На важнейших зданиях были наклеены ярлыки с номерами. Это был настоящий шедевр картографии. Потом нашему штабу удалось скопировать эту карту, и она очень помогла нам в штурме Берлина».
Когда общие вопросы предстоящего дела были разрешены, командующий указал на непропорционально крупный четырёхугольный объект в лабиринте берлинских улиц:
— Объект номер 105. Прошу обратить особое внимание. Это и есть Рейхстаг. — Пауза. — Кто первым войдёт туда? — Маршал окинул быстрым взглядом собравшихся. — Катуков? Чуйков? А может, Богданов или Берзарин?
Все замерли. Молчат. Все понимают — войти первыми означает великую честь. Новые звёзды на погонах и на груди.
Маршал между тем продолжал:
— А это номер 106 — Имперская канцелярия.
Жуков был, как всегда перед боем, собран, деловит, немногословен. Те, кто его знал близко, заметили некоторую напряжённость. Дело в том, что несколько дней назад в Ставке, когда Верховный вызвал их, командующих 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами на совещание по поводу предстоящей битвы за Берлин, сосед слева маршал Конев неожиданно решительно заявил о своём желании тоже участвовать в Берлинской наступательной операции. Начальник Генштаба А. И. Антонов при этом напомнил об особой роли 1-го Белорусского фронта и что существующая разграничительная линия фактически исключает участие войск Конева в штурме Берлина. Конев стоял на своём: при существующей конфигурации фронта и расположении группировок целесообразно «нацелить часть сил 1-го Украинского фронта, особенно танковые армии, на юго-западную окраину Берлина».
Сталин пренебрёг теми нормативами, правилами и уставами, которые святы для военных и, как вспоминал бывший начальник Главного оперативного управления Генштаба генерал С. М. Штеменко, «на карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довёл её до населённого пункта Люббен (60 километров к юго-востоку от столицы) и оборвал».
— Кто первый ворвётся, тот пусть и берёт Берлин, — прокомментировал Верховный после совещания своё политическое решение. Этим он заставил командующего 1-м Белорусским фронтом торопиться и действовать с оглядкой на соседей. Это скажется очень скоро, в первые же часы атак на Зееловские высоты.
В какой-то степени Г. К. Жуков копировал Верховного, когда спросил своих командармов: «Кто первым войдёт туда?» Играл на честолюбии. Знал огромную силу этого чувства, включающего в человеке всё: и волю, и сверхсилы, и непреклонность, граничащую с жестокостью. Впрочем, жестокость на войне не самое худшее качество солдата, а особенно командира. В своё время маршал читал трактаты Мольтке, что даёт нам право предположить, что Жуков всё-таки владел немецким языком. Некоторые его выводы и умозаключения выучил наизусть. Некоторые сами глубоко врезались в память, будоражили сознание своей противоречивостью и точностью, как, например, это: «Высшей формой милосердия на войне является жестокость…»
Задача для ударной группировки 1-го Белорусского фронта стояла непростая. Немцы создали вокруг Берлина глухую оборону. Особенно высокой её оперативно-тактическая плотность была на Кюстринском направлении в районе Зеелова и окрестных высот. Главный удар наносили пять общевойсковых и две танковые армии, сосредоточенные на Кюстринском плацдарме. Пехота должна была прорвать линию обороны и создать благоприятные условия для ввода в прорыв бронетанковых соединений.
36