В последние годы появилось много публикаций, проливающих свет на окутанную туманом историю штурма Рейхстага и водружения над куполом здания Знамени Победы. И постоянно нет-нет да и появляются новые. Называются совершенно иные имена бойцов, установивших над Рейхстагом штурмовые флаги и вымпелы, а также полковые штурмовые знамёна. Среди авторов и «разоблачители», и серьёзные исследователи, беспристрастные и глубокие. Это совершенно два разных потока. Одни ищут правду, восстанавливают историю, ту, которая была, отскабливая её от наростов мифологем, конъюнктурной ретуши и откровенной лжи. Другие — лишь бы в подтексте намекнуть, что всё в нашей истории лживое, ненастоящее, а герои выдуманные, фальшивые, да истории, пожалуй, нет, есть «тысячелетняя парадигма несвободы»…
Итак, имена, которые были вычеркнуты и стёрты.
Иван Никифорович Лысенко. Разведчик 674-го стрелкового полка 150-й Идрицкой стрелковой дивизии, старший сержант. Непросто и в то же время удивительно сложилась судьба этого героя штурма Рейхстага.
Родился он в 1917 году на Брянщине в селе Кузнецы. В 1929 году окончил четыре класса начальной школы — вот и всё образование. В 2011 году в интервью журналисту Владимиру Павлову для журнала «Брянская тема» Иван Никифорович рассказывал: «Мой отец умер, когда мне было всего шесть лет. Он, здоровый, крепкий, сильный деревенский мужик, неожиданно заболел и сгорел буквально за несколько дней. Мать осталась с двумя детьми на руках: я дошкольник да сестрёнка младшая.
Надо было что-то решать, помогать матери. Так, в возрасте двенадцати лет я пошёл работать в колхоз. Много нас тогда, детей, работало на колхозных полях. Школы побросали — не до того было. Об играх да забавах даже и не думали. Какие игры! Есть нечего…
Я и пахал, и боронил, и сено возил, и торф заготавливал — много всякой работы делал.
С продуктами в то время было очень плохо. Порой сидели на одной мороженой картошке да солёных огурцах. А иногда и этого не было. Правда, от голода в нашем селе никто не умер. Хоть и плохи дела были, но соседи друг друга не бросали: те, кто побогаче, приносили еду бедным. Выживали как могли.
В селе Кузнецы до войны было около ста дворов. И в каждой семье, самое малое, — пятеро детей. За редким исключением, меньше. Иногда, бывало, нарвёшь в поле колосков, обожжёшь усы на костре и ешь. И зерно это вкусное было, спелое, мягкое…»
Колоски… Пшеничные, с привкусом молока, когда они ещё недозрелые, и с ярким ароматом свежеиспечённого хлеба, когда зёрна уже начинают твердеть. Ржаные — грубоватые, их трудно разжёвывать, и они не так вкусны, как пшеничные, но очень сытные. Колоски, колоски… За них-то и арестовали шестнадцатилетнего Ваню Лысенко, и осудили по Указу «Семь восьмых» или «О трёх колосках», как тогда называли в народе Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Дали «десятку» и отправили в один из самых жестоких лагерей системы ГУЛАГа — на Соловки.
Соловецкий лагерь особого назначения отличался особой жестокостью, порой переходящей в бесчеловечность по отношению к заключённым. Иногда, в особые минуты душевного волнения, Иван Никифорович рассказывал своим знакомым и детям о том, что довелось пережить на Соловках. Тяжкий, бессмысленный труд. Пригоршнями переносили воду из одной проруби в другую… Перекатывали с места на место огромные валуны… За незначительные провинности или за нерасторопность во время этих «работ» обливали ледяной водой и голыми ставили «в стойку» на скале и заставляли громко, до изнеможения считать чаек… «Летом, бывало, практиковали такое, — вспоминал Иван Никифорович, — раздетых узников привязывали на ночь к дереву. Называлось это — ставить на комара… К утру человек умирал».
Закон «О трёх колосках» был чрезвычайно жесток, настолько, что это вскоре были вынуждены признать даже в верхах. Уже весной 1933 года вышло постановление Президиума ЦИК, которое отменяло некоторые статьи и положения Указа «Семь восьмых»: прекратили практику привлечения к суду «лиц, виновных в мелких единичных кражах общественной собственности, или трудящихся, совершивших кражи из нужды, по несознательности и при наличии других смягчающих обстоятельствах». 11 декабря 1935 года прокурор СССР А. Я. Вышинский обратился в ЦК партии, СНК и ЦИК с запиской, в которой утверждал, что эти требования не выполняются, и предложил принять новое, более радикальное решение — пересмотреть дела осуждённых по закону от 7 августа. Предложение Вышинского рассматривалось на Политбюро 15 января 1936 года. И. В. Сталин согласился с доводами прокурора СССР и поставил на его записке резолюцию: «За (постановление не публиковать)». Уже на следующий день вышло Постановление ЦИК и СНК СССР «О проверке дел лиц, осуждённых по постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 января 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», согласно которому Верховному суду, Прокуратуре и НКВД поручалось проверить правильность применения вышепоименованного постановления в отношении всех лиц, осуждённых до 1 января 1935 года. Всего полмесяца потребовалось работникам этих учреждений для проведения проверки 183 000 (!) дел. Проверка показала, что более чем 91 000 граждан осуждены неправильно. И в ближайшие же дни 37 425 человек, чьи сроки ещё не истекли, были освобождены. В их числе оказался и Ваня Лысенко.
Он вернулся в родные Кузнецы. О Соловках старался забыть. В 1940 году женился на односельчанке по имени Татьяна. Молодая семья зажила в согласии, счастье и трудах. И в надежде на то, что самые страшные испытания уже позади.
Когда началась война, Иван Никифорович сразу же явился в Гордеевку, в райвоенкомат. Народу там было уже не протолкнуться. После выступления В. М. Молотова по радио всем стало понятно, что война будет долгой и что она захватит всех. И что врага на свою землю лучше не пускать. Ещё во времена войн со Швецией и Польшей здешний край входил в Новоместскую сотню Стародубского полка. Так что солдатскую службу здесь считали необходимой и почётной. Служить умели, и солдатами были хорошими. Однако военком полистал бумаги Лысенко и ткнул пальцем в запись: «К строевой службе не годен».
Осенью в село пришли немцы.
Иван Никифорович вспоминал: «Мужчин во время оккупации в селе осталось мало, и нам, немногим, кого по разным причинам не призвали в Красную армию, приходилось выполнять самую тяжёлую работу на полях. Мы продолжали пахать землю, выращивали хлеб. Как без хлеба? Проходили по нашим землям и немцы, и партизаны.
Когда впервые в Кузнецы пришли фашистские войска, мужчины ушли в лес, а женщины с детьми остались в домах. Вот такие мы были защитники… Наша первая дочь, Евдокия, родилась 10 августа 1941 года, в начале войны она была совсем младеницей. Колясок и кроваток тогда не было, Дуся спала в люльке, подвешенной к потолку. Немцы ходили по домам. Когда один из солдат зашёл в нашу хату, он посмотрел на ребёнка в люльке и сказал на ломаном русском: «Ой, матка, какой ребёнок тебя худой! Надо хорошо кормить…» Из своего ранца он достал бутылку с густой розовой жидкостью и протянул жене. В бутылке был какой-то заграничный напиток со вкусом малины. Немец осмотрел дом и вышел. Татьяна испугалась, схватила ребёнка и выбежала в огород, там спряталась в кукурузе. И только когда стемнело, вернулась в хату. Оккупантский подарок, вылили, конечно…»
Немцев с Брянщины выбили в ходе наступления Центрального и Западного фронтов на северном фасе Курской дуги. Сражение началось летом, а закончилось уже осенью мощным наступлением на запад. И снова Иван Никифорович явился в Гордеевку. Теперь военком никаких бумаг особо не листал. Формировали штрафные роты. В одну из них зачислили и его, как и многих других мужиков из Кузнецов.