— Есть связь с теми, кто в Рейхстаге? — спросил командир дивизии.
— Нет, — ответил я. — Но беспокоиться за них не стоит. Они уже проникли на крышу и водрузили там Красное Знамя Победы.
— Какое знамя? — удивился генерал. — Ведь оно в штабе Зинченко!
— Знамя моих разведчиков. Самодельное. Они его подготовили перед штурмом…»
Генералу В. М. Шатилову нужно было поскорее свести концы с концами. А они, эти концы, болтались в разных местах… Самоделки в зачёт не шли. Нужно было установить одно из знамён Военного совета армии. Только за него можно было получить Героев. В том числе и им, непосредственным командирам, генералам… В сущности, командиру дивизии было всё равно, чей полк отличится, 756-й полковника Зинченко или 674-й подполковника Плеходанова. Это были его, генерала Шатилова, полки. Но в донесении, которое ушло наверх, фигурировал 756-й полк и фамилия его командира. Выходило так, что инициативу перехватил Плеходанов и установил на Рейхстаге свою самоделку.
Опытный разведчик, лейтенант Сорокин постоянно контролировал ситуацию. Знамя установлено, надо спускаться вниз. Что там, внизу, неизвестно. Шум, выстрелы, взрывы гранат. «Лысенко, — обратился лейтенант к старшему сержанту, — возьми двоих солдат, спустись на первый этаж и посмотри, что там. Если там немцы, очистить путь».
Задача нелёгкая. Разделились на две группы. Одна действовала гранатами, другая прокладывала путь автоматным огнём. Когда очистили весь отсек первого этажа от немецких автоматчиков, Лысенко приказал проверить все смежные комнаты и закутки, где могли прятаться затаившиеся одиночки. Обнаружили дверь, ведущую в подвальное помещение. Приготовили автоматы и гранату. Резко распахнули дверь. Внизу в свете свечей увидели немецких офицеров. Те испуганно смотрели на разведчиков. Лысенко скомандовал: «Хенде хох!» Те мгновенно подняли руки.
Пленниками оказались два генерала со своими адъютантами. Никто из них даже не попытался применить оружие, кобуры пистолетов были застёгнуты. Пленные тут же передали личное оружие разведчикам. Вскоре спустилась группа лейтенанта Сорокина. Лейтенант осмотрел пленных, мгновенно оценил их достоинство и приказал Лысенко срочно доставить генералов в штаб полка.
В журнале боевых действий 150-й стрелковой дивизии за 30 апреля 1945 года есть такая запись: «При подходе к Рейхстагу группа 674 сп во главе с командиром батальона захватила госпиталь противника северо-западнее Рейхстага. В госпитале захвачены в плен генерал-майор медицинской службы Вальтер Шрайбер, начальник военно-санитарных учреждений г. Берлин, и генерал-лейтенант медицинской службы Вильгельм Брекенфельд, ведущий генерал красного креста г. Берлин и провинции Бранденбург…»
В журнале, как видим, два события — захват военного госпиталя «северо-западнее Рейхстага» и пленение генералов в самом Рейхстаге — объединены в одно. Видимо, руководствуясь заветом А. П. Чехова о том, что краткость — сестра таланта. Впрочем, существует и другая версия захвата немецких генералов-медиков: одного захватили бойцы Греченкова, другого взяли в подземном госпитале к северо-западу от Рейхстага. Версии, версии… Несть им числа.
Доставить генералов в штаб полка… Всё пространство вокруг Рейхстага по-прежнему простреливалось. Противник вёл огонь одновременно из нескольких направлений. Так что пулю можно было получить в любой момент и неизвестно откуда. Разведчики выполнили приказ и возвращались. Таков был приказ командира полка. Изменить его не было возможности: связь отсутствовала, и доложить о выполнении задания можно было только лично. Да и пленных надо было выводить. Снова разделились на несколько групп.
Из рассказа лейтенанта Сорокина: «Мы салютовали знамени несколькими автоматными очередями и спустились вниз. Через несколько часов удалось разыскать подполковника Плеходанова и доложить о выполнении задания…»
Рассказ скупой. В нём, как недавно выяснилось, много недоговорок. А точнее — целая трагедия с сюжетом, который тянется до сего дня…
На выходе из Рейхстага, когда разведгруппа лейтенанта Сорокина объединилась, немцы, пережив в укрытиях огневой налёт нашей артиллерии, вылезли из своих щелей и контратаковали ворвавшихся в здание бойцов из разных частей и подразделений. Разведчики обнаружили свой пролом, через который они проникли в Рейхстаг, блокированным. Пришлось вступить в бой, чтобы очистить выход из здания. Обошлось без потерь.
Расстояние от Рейхстага до здания Имперского министерства внутренних дел, уже захваченного подразделениями 150-й стрелковой дивизии — а именно там размещались передовые НП 674-го и 756-го стрелковых полков, — составляло 360 метров. Где броском, где ползком, где по-пластунски, а где на карачках, разведчики, наконец, добрались до своих. Вывели и пленных.
Конвоирование пленных оказалось задачей не из простых. По разведчикам вели огонь и немцы, и наши. Во всяком случае, до того момента, пока не поняли, что это возвращаются свои. Пыль, копоть от взрывчатки, дым от пожаров. Многие разведчики по пути назад оторвались от основных групп, потерялись и лишь потом вышли на ориентиры. Старший сержант Лысенко позволить себе действовать произвольно, заботясь только о своей безопасности, не мог. Вёл, подталкивал к зданию МВД, а порой и волок по кирпичной крошке своих генералов.
Старший сержант дошёл. И пленных в штаб полка привёл.
Конечно, ждал, что наградят, отметят его старания и умелые действия при штурме Рейхстага и во время прикрытия знамённой группы. Но награды не последовало, и Иван Никифорович вскоре о своих чаяниях постарался забыть. Ни к чему душу бередить. Война была большая, жестокая, она разлила среди народа много несправедливости, и его личная обида ничего в этом громадном пространстве не значит.
О боях в Германии и штурме Берлина Иван Никифорович рассказывал брянскому журналисту Владимиру Павлову: «Мы заходили в дома и видели, как немки готовились принять смерть. Они сидели не шелохнувшись в углу комнаты, нарядно одетые, не говоря ни слова и не сопротивляясь. Мы успокаивали: «Не бойтесь, мы вас не тронем». Проверяли дома и шли дальше. Гордые женщины! Хотели умереть красивыми! Они очень боялись русских. Не знали, чего от нас можно ожидать. Их мужей тоже отправили на фронт, многие из них погибли. Жители Германии, как и мы, устали от войны…
В окрестностях Берлина было много заброшенных домов. Мы спускались в подвалы, находили там разнообразные вина, продукты. Многие жители Германии уходили из своих домов, оставляя всё своё имущество на произвол судьбы.
Накануне взятия Рейхстага мне приснился сон. Будто я переплываю канал и неожиданно попадаю в бункер или какое-то подземелье. И плыву, плыву, плыву… А потом вижу, как навстречу мне по воде движется икона Божьей Матери. Я начинаю стрелять по ней из автомата, долго стреляю, в несколько очередей, а она не тонет…
Проснулся я в страхе. Господи, что я наделал и что бы это могло значить? Может, дурное предзнаменование? Я неверующий, но воспитала меня монахиня[161]. Бункер, как подземелье, икона, да ещё я по ней стрелял… Поделился я тогда с товарищем, он был у нас в отряде за повара, сны умел толковать, в Бога верил. Тот выслушал мой рассказ и успокоил: «Иван, ты пройдёшь всю войну, останешься жив и в итоге получишь высокую награду, будешь жить долго…» В ту ночь, когда мне снилась икона Богородицы, мы ещё не знали, что Гитлер будет уничтожен, что совсем скоро война закончится и наступит мирная жизнь. Обидно было, когда во время взятия Рейхстага погибали наши солдаты. А ведь много ребят погибло в тот день. Вот так: войну прошли и умерли в самом её финале».
В ноябре 1945 года во время очередной волны демобилизации Иван Никифорович завербовался на стройку — в Донбасс, восстанавливать разрушенные войной шахты. В нашей армии это велось издавна: при демобилизации предлагали поехать туда, где страна нуждалась в рабочих руках, надёжных и здоровых[162]. Но на шахте Иван Никифорович заскучал по родине, по земле, по жене и семье… Зарабатывал неплохо и решил вначале так: поеду домой, заберу своих, купим где-нибудь на окраине домик с садом и огородом, так и заживём на новом месте. Поехал в родные Кузнецы. Да так и не вернулся на шахту. «Татьяна сказала, что никуда не поедет из родного села, — вспоминал бывший разведчик. — А куда мне без родных?»
161
Иван Никифорович рано потерял родителей, и его воспитывала тётушка Евдокия, монахиня. В благодарность за её доброту первую дочь он назвал её именем.
162
Когда я увольнялся из Советской армии в 1975 году, из полка, который дислоцировался на Мысе Шмидта, нам при увольнении предлагали комсомольские путёвки на золотые прииски Магаданской области — «Комсомольский» и «Юбилейный». При этом изъявившим желание старшина выдавал дополнительный комплект тёплой одежды, в том числе обуви, два комплекта белья, спальные принадлежности и сухой паёк на несколько суток. Ротные юмористы по этому поводу скребли подбородки: «Пожалуй, за сухпай стоит подумать…»