Вот только Зубатов мог держать Азефа в узде, а когда Плеве его „ушел“, Лопухину и Ратаеву такое оказалось не по силам. Евно Фишелевич сам ими крутил как хотел. Джинн вырвался из бутылки, вкусил кровушки, набрал силу и… ему это все понравилось. Теперь Председателю предстоит чудовищную бестию или обратно под пробку загонять, или…
И тут — нате вам! Еще радость на голову свалилась: в наших рядах — великокняжеский крот. И к тому же не абы кто, а форменный гений по конструированию контролируемых кризисов. Как же там, в своем самодовольном и высокотехнологичном будущем, кое-кто недооценивал предков. Честно: прям стыдно становится…
Страшно представить, как могли повернуться все дела, если бы покойный польский отморозок Пилсудский не подорвал тоннель на Кругобайкалке, и не реши я весной, на всякий пожарный случай, вытащить с Сахалина его дорогушу-братца к нам на подвал? И не прояви милейший Владимир Игоревич похвальное служебное рвение, развязавшее язык этому уродцу до самого донца, вплоть до дел „давно минувших дней“. А уж когда пану Брониславу компанию в лаборатории Игоревича составил пан Лукашевич, срочно доставленный из Шлиссельбургского узилища на „медосмотр“.
Если бы Рачковский об этом узнал, что бы успел предпринять матерый лис? Тоже хороший вопрос. Очень хороший. С этим господином нам надо что-то решать. Скоренько. Причем так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Задачка не тривиальная, кстати…
Что же до „тайны рождения“ франко-русского альянса, тут кубик Рубика сложился. Можно подводить промежуточный баланс. Получается, что повешенные в далеком 1887-м году несостоявшиеся юнцы-цареубийцы, во главе со старшим братом Володи Ульянова и туберкулезником Шевыревым, были лишь жертвенными агнцами. Привели их на заклание польские националисты и парижские пролитиканы, давние покровители мятежных ляхов. И сделано это было виртуозно, приходится признать.
Но только ли их тут заслуга, если всю операцию детально проработал и курировал не кто иной, как шеф заграничной агентуры нашей полиции, ко всему прочему деятельный участник Священной дружины, вхожий к Александровичам, Великим князьям Алексею и Владимиру, равно как и к Николаевичам, без приглашения? Вот это — атас полный…
Кстати, поляков можно понять: русско-германский консенсус ставит жирный крест на их влажных мечтаниях о возрождении Ржечи Посполитой, как самостийной державы. Лишь на пепле большой войны Берлина с Петербургом у панов появляются определенные шансы на государственную реставрацию. Можно понять и французов: союз с Россией спасал их от повторного изнасилования германцами, а дело тогда к этому явно клонилось, кое-кто едва не донылся про „реванш“. Можно понять их банкиров-кукловодов: большая война, это архи большие деньги. Даже пройдоху Рачковского понять можно: получать гешефты с двух сторон в плюс к весьма нехилому жалованию на царевой службе, как оно все по-россеянски, блин! Но столь изуверского и расчетливого цинизма от детушек царя-освободителя, признаюсь честно, — не ожидал. А должен был…
В том, что именно сыновья заказали убийство своего любвеобильного папаши, я не сомневался ни разу: слишком легко, как по маслу, прошло дело у народовольцев „первой волны“. Однако того, что братья Александра III задумают продублировать удачный трюк, чтобы „увалень Сашка“ сотворил то, что им было желательно, а именно — разсобачился с Бисмарком насмерть, аж до готовности воевать, я не проинтуичил.
Другая цена вопроса: там из семьи корона „уплывала“, и „бомбило“ братцев так, что куда там Гамлету с его страстями. А тут они просто крутнули повтор, не доводя до конца. Пуганули брата „Народной волей-2“, и всего-то делов! Денежку Ульянову и Ко на „святое дело освобождения“ передали галлы через друзей — поляков-инсургентов. Рачковский все организовал и провел профессионально. А юные идейные засранцы рады были стараться. Особенно артистично у них получилось в финале пьесы сучить в воздухе ногами.
Сфабриковать постфактум донос Александру, что убийство несговорчивого русского монарха — это, мол, персональный заказ коварных германцев, родичам было раз плюнуть. Кронпринца ли Фридриха и его ненавидящей московитов английской супруги, старого ли интригана Бисмарка, одержимого ли манечкой превентивнго удара по России генерала Вальдерзее с его кучей отморозков-единомышленников из Генштаба, — не принципиально. Тем паче, что канцлер сам тогда играл на повышение ставок в конфликте с Петербургом. Разобиженный на царя за демонстративное сближение с Парижем, Бисмарк раскручивал таможенные склоки. Короче, стрелки на Берлин переводились элементарно.