Получится у Вильгельма вразумить Сергея Александровича — прекрасно. А если нет, значит, обе колизии предстоит разруливать мне. И везде: честь, гордость, амбиции, понты!
Боже, дай силу не применять силу…
— Васенька, родной мой, так ведь задохнуться мож… — Верочка не успела договорить, как Василий, едва переведя дух после первого, прервал ее шепот новым, бесконечно долгим поцелуем…
— Васька! Медведь… До смерти ведь зацелуешь, ненаглядный мой…
— Счастье мое, Солнышко мое рыженькое, как же я по тебе соскучился… Пойдем…
— А, как же обед? Остынет ведь все.
— Все — не остынет. Все — погорячее твоего борща будет…
— Правда? Ты не обманываешь?.. — в счастливых, заплаканных глазах Веры полыхнул огонек игривого безумия.
— Сейчас убедишься, любимая.
— Ой… Вась, я тебя боюсь! Постой… Нет! Сумасшедший… Ну… Ну, не здесь же…
— Почему?..
— А вдруг войдет кто?
— Уговорила, — Балк легко, словно пушинку, подхватил Верочку на руки. И запечатав губы любимой очередным поцелуем, торжественно вступил на лестницу, ведущую к дверям в спальню. И в голове его, один Бог знает к месту или нет, крутились бессмертные строчки Маршака. Или Бернса. Но так ли важно, чьи они…
Эпилог
Колеса кареты дробили по брусчатке, оставляя позади дым и шум вокзала.
— Ну-с, любезный Сергей Васильевич, и что Вы желали мне поведать? Или же, о чем-то узнать у меня?
Зубатов спокойно выдержал подчеркнуто бесстрастный взгляд Великого князя, за которым читались, как до сих пор саднящая душу обида, так и выводящие из равновесия естественные опасения. Да, дядюшка Императора понимал, кто сейчас сидит напротив него. Тем более, после целого вороха сплетен про то, как милый Ники намерен обойтись с Владимиром Александровичем, и разных туманных слухов о будущности незадачливого Николаши.
— Я должен принести Вам, Ваше императорское высочество, официальные извинения от ИССП и меня лично, как ее Председателя. Подозрения, касавшиеся возможного Вашего участия в мятеже против Государя Императора, полностью отметены. Благодаря Вашему брату, Владимиру Александровичу.
Десять дней назад он, находясь в ярости после разговора с Его величеством, прибыл к Дурново. И обвинив в разглашении доверенного Петру Николаевичу секрета Священной Дружины, повторюсь, именно так — «секрета» — про подготовку войск гвардии к мятежу, потребовал от шефа департамента полиции самоубийства.
На что получил предложение прислать секундантов. С чем Владимир Александрович медлит до сих пор. В их беседе Великий князь чрезвычайно дурно отозвался лично о Вас и Алексее Александровиче, как о «малодушных выродках Фамилии», отказавшихся войти в заговор по свержению «совершенно умалишенного» Императора, им составляемый.
Таким образом, Ваша верность присяге Государю подтверждена полностью. Устами первого из потенциальных мятежников. Причем, не в ходе допроса, на котором настаивал я и мои офицеры.
К моему, как начальника ИССП, сожалению, Его величество не позволил нам после вскрытия заговора вести слежку за любыми титулованными особами далее, и допрашвать их иначе, кроме, как с личного согласия. Возникший кризис был счастливо преодолен, и Николай Александрович «дернул за поводок» ищеек. Прав ли он? Будущее покажет…
Но прошу меня понять: не было твердых доказательств Вашей невиновности к часу нашего последнего разговора. И слишком высокой могла стать цена ошибки ИССП для Государя и страны, поскольку речь шла о позиции столь крупной и влиятельной фигуры. Поэтому я не имел права быть откровенным с Вами до конца. Зная меня, Вы, несомненно, это почувствовали.
Понимаю, этим я Вас глубоко, лично обидел. Но то была не черная неблагодарность Сергея Зубатова. Лишь исполнение долга. Я ни на секунду не забывал Вашей поддержки и доброты ко мне в разных ситуациях. И ни минуты не сомневался, что предать царя Вы не можете. Однако, как Председатель ИССП и офицер, присягнувший на верность Государю, в сложившихся обстоятельствах, я обязан был получить тому веские доказательства…