Сергей Александрович, способны ли Вы меня простить? Как человека?
— Что будет с Владимиром Александровичем и Николаем Николаевичем?
— Первый примет Тифлисское или Варшавское генерал-губернаторство. Второй скоро отправится в Париж, строить «военную Антанту».
— Во Францию? Но под Вашим присмотром, естественно?
— Не исключено.
— Ясно. Весьма великодушно, надо признать.
— Скорее, излишне рискованно.
— Не перегибай. Он не купчишка-мещанин какой-нибудь. И как славно наш главный кавалерист приструнил финнов, а главное — вовремя. Такое нельзя сбрасывать со счета. И Государь это понимает. За Николая Николаевича могу поручиться: одно дело поддакивать Владимиру за рюмкой, хуля Ники за якобинство, другое — открыто изменить Государю. На такое он вряд-ли способен.
Теперь — про сам заговор. Ну, давай, договаривай. Вот, мол, верный присяге Дурново вовремя предупредил Николая. А его «дорогой дядя Сережа» почему-то промолчал? Да?
Но мне не за что оправдываться! Прямого предложения на эту тему Владимир мне не давал. Одни лишь наводящие вопросы и общие рассуждения. Когда же уяснил, что против Ники с оружием не поднимусь, свел все к «гипотетическим вариантам». Потрясен, что он дерзнул-таки готовить смуту. Безумие! Даже сейчас не хочу, не могу в это поверить…
Хорошо, Сергей. Будем считать, что наша грустная страница перелистнута. И когда суета уляжется, приезжай. Посидим, потолкуем… Ты хотел сказать еще что-то важное?
— Главное. Государь намерен предложить Вам стать во главе Гвардии. Возглавив ее реформирование по «михаиловским» рецептам.
— Даже так?..
— Вас что-то удивляет?
— Ты тоже считаешь, что в Мише внезапно проснулся военный гений?
— Не мне судить. Но японцы с этим несомненно спорить не станут.
— Неожиданное предложение. При том, что я абсолютно не одобряю учиненных им чуждых для России изысков, в стиле бесхребетного импотента Фридриха-Вильгельма IV.
— Сергей Александрович, а разве не Вы намеревались взойти на норвежский престол, на котором уже лежит Конституция? Неужели Вы искренне считаете, что избранная под правильным контролем законосовещательная Дума, хоть в какой-то критической малости ущемит власть Императора?
— Ты уверен, что сможешь обеспечить «правильность»? Для этого нужна была такая спешка втихаря? Разве не логично было обсудить, рассмотреть с разных сторон, даже если принципиальное решение им принято? И каково мне было узнавать обо всем из газет?
— Вы можете считать, что Государь потороптился с рядом политических шагов. Но они — вынужденные. Не столько внутренними проблемами, сколько внешними угрозами, вставшими перед страной. Я уже девять месяцев варюсь в котле под именем «зарубежная разведка». И складывающийся в Большой игре пасьянс, страшит меня больше всего сонма наших нигилистов-карбонариев и прочих интеллигенствующих ниспровергателей основ.
Не думаю, что Вам требуется объяснять, почему с самураями нам пришлось возиться больше года. И несмотря на французское шиканье, тратить часть золотого запаса казны на закупки вооружений в Германии. Военная техника прогрессирует невиданными темпами. Революционными! Корабли устаревают на стапелях; броневое производство сделало три качественных скачка за полтора десятилетия; артиллерийские заводы обновляют парки станков раз в пять-семь лет, иначе за прогрессом в конструкции орудий им не угнаться.
Пулеметная пуля, фугасная гаубичная граната и ручная бомбочка заполняют девять из десяти гробов пехоты. И один-единственный — штык-молодец. И при этом он делится с саперной лопаткой и траншейным стилетом. Вот откуда вывод Михаила Александровича, что славные времена закидывания шапками миновали. И без экономического паритета с крупным противником, как минимум — паритета, Россия войну проиграет! Даже если здесь родятся новые Суворовы и Ушаковы. Что воспоследует за таким проигрышем и для нее, и для Династии, Вы понимаете не хуже меня.
— Конечно, понимаю. Только если рубить с плеча, перепортишь кучу дров…
— Стране прописаны реформы, модернизация, как неотложная терапия. И как главное лекарство — иностранный капитал. Причем, не заемный. Инвестиционный. Не связанный с нашими военными обязательствами по отношению к стране его происхождения и риском превращения России в полуколонию-протекторат, но порожденный голым коммерческом интересом. Такой капитал не заманишь в страну, где на фасаде написано «Самодержавие» и «Иудеям воспрещено». Он идет туда, где работает система сдержек и противовесов, где нет искусственных препон, где законодательный и судебный механизмы предлагают ясные и долгосрочные гарантии.