Этот кадр: ствол русского автомата, трое англичан в джипе с поднятыми руками и штуммовский полицейский, сиротливо стоящий возле будки, — появился на страницах всех газет и журналов, издающихся в Западном Берлине. Мой земляк «с миром» ушел на свой пост, полицейский был в шоке от увиденного. Западная пресса бурлила, смакуя в деталях это событие.
Назаров на другой день честно изложил в объяснительной мотивы своего поступка. Они, естественно, перепроверялись. Но все подтвердило правдивость изложенного, и он уехал спокойно домой на родной Урал.
Это все были фрагменты хроники военно-исторических событий того времени. А оперативная работа продолжалась. Весь отдел напряженно работал над раскрытием причин измены Родине военнослужащего из охраны памятника «Победы» в Тиргартене. Возникали на «обводе» и другие вопросы. Например, поиск спрятанного оружия, брошенного пограничными полицейскими ГДР во время июньского путча 1953 года.
По пути в Берлин от Барсукова, в местечке Глинике, где стояла рота, охранявшая уже советский сектор Берлина, меня перехватил капитан Рожков, курировавший этот участок:
— Пойдем, есть сигнал!
Заехали в роту. Передает серый кусок оберточной бумаги:
— Читай!
На нем крупными буквами, явно старческой рукой, готическим шрифтом было написано: «Товарищи, будьте осторожны! Кулаки попрятали много оружия!» И дальше:
«Рот фронт!» Откуда это? В рапорте командира роты говорилось, что вчера, поздно вечером, солдату наружного поста эту записку передал неизвестный старик, который быстро ушел от поста в сторону дачных поселков. Рожков сообщил мне, что это — серьезный сигнал. Во время событий 17 июня 1953 года недалеко от Глинике стоял батальон немецких погранвойск, который разбежался, побросав оружие и снаряжение. Этот факт, известный нам, был одним из элементов обстановки на этом участке границы. Рожков сказал:
— Нужно искать заявителя. Придется в выходные поработать у меня вне графика (дело происходило в пятницу, и я уже навострился было отдохнуть в отделе в Берлине). А что ты остаешься у меня в отделе — я сам доложу руководству.
Из бесед с офицерами выяснилось, что дачный поселок (Laubenkolonie) занимает площадь около 5 квадратных километров, внутри имеются два ресторанчика, часть домов капитальная, есть большие сады. Пришли к выводу: придется искать мне. Других возможностей под рукой нет.
В субботу с утра я пошел знакомиться с поселком дачников. Посетил рестораны, попробовал яблоки, побывал на отдельных участках. Пожилых людей не заметил. С обеда — вновь по этому же маршруту. Видя мое бесцельное гуляние, хозяин дальнего ресторана, указав на сумку купленных на разных участках яблок, спросил — зачем я это делаю, в магазинах яблоки лучше, эти безвкусные.
Виной тому климат: сыро и мало солнца. Я сказал по легенде, что мы хотели бы подарить их жене командира.
Она родилась на юге, и мы не можем ей угодить, вот и взял фрукты с разных участков. Ресторанщик, стараясь помочь мне, посоветовал посетить три участка, обрисовал их местоположение и объяснил, что их хозяева — опытные садоводы-экспериментаторы, каждый год сажают новые сорта. У них могут быть и более вкусные яблоки, которые понравятся русской даме, но предупредил, что эти хозяева очень неохотно торгуют своими фруктами.
Я обошел два указанных участка — безрезультатно. Звоню в третий. Хозяйка долго не открывала, видя, что у калитки советский офицер. Открыла с нескрываемым неудовольствием. Я извинился, заявил, что обращаюсь к ней по рекомендации хозяина ресторана. Чтобы смягчить ситуацию, похвалил заранее ее сад и попросил продать яблок с наиболее красивых деревьев. Плоды висели высоко! Она с неохотой дала согласие. Сама не тронулась с места. Закричала громко:
— Герхард, Герхард! Иди же сюда! У нас гости. Где ты пропадаешь?
Из глубины сада из маленького сарайчика вышел старик, нездоровый на вид. Смотрю, по описанию солдата — похож! Он взял стремянку, стал устанавливать ее у дерева. Я бросился помогать ему. Хозяйка кричит мне:
— Не волнуйтесь, он сам все сделает. Он только с виду такой хилый.
Я осторожно спрашиваю, не хочет ли он что-нибудь сказать мне? Старик, опасливо оглянувшись, прошамкал:
— Да, да! Я передавал записку!
Я с трудом его понимал, так как оказалось, что во рту у него совсем не было зубов. При сборе яблок со второго дерева мы договорились о встрече вечером в субботу.
В сумерках он пришел на обусловленное место и сообщил нам, что 17 июня 1953 года он был в этом дачном поселке.
Видел, как паниковали немецкие пограничники. Наблюдал их бегство. На другой день разбросанное оружие и снаряжение собрали в окрестностях богатые торговцы овощами, которые содержат большие теплицы на дальней границе поселка. Туда они и сносили все собранное, там, по-видимому, и укрыли.
О себе рассказал, что он — бывший коммунист, с 1944 года сидел в концлагере. Гестаповцы повыбивали ему все зубы, сломали левую руку. В лагере он приобрел хроническую болезнь желудка. Семья погибла при бомбежках Берлина. После прихода наших войск живет из милости у богатых родственников. Летом живет в сарайчике на их дачном участке на положении раба. Плакал. Мы спросили, почему же он не оформляет пособие как бывший узник фашизма? Он сказал, что власти потребовали указать свидетелей по концлагерю. Этого он не смог довести до конца, так как постоянно болен, плохо видит и говорит, шепелявя. Это раздражает чиновников. Мы записали его координаты, установочные данные, поблагодарили Герхарда за информацию и попросили по возможности следить за дальнейшими событиями в этом районе.
В воскресенье утром я добрался до Берлина. Несколько позже было организовано прочесывание этой местности группой саперов с миноискателями. Оружие действительно обнаружили в указанных им теплицах.
Нашего знакомого местные власти срочно восстановили во всех правах как узника фашизма, подлечили и освободили от рабской «опеки» родственников, поселив его в дом ветеранов.
Глава VI
На карнавале.
У немцев с давних времен широко отмечаются карнавальные праздники. С размахом, масштабно, шумно, разгульно и весело, приобретая общенациональный характер. И все это с широким освещением в печати бытующих ритуалов и хода этих празднеств. Избираются «короли» и «королевы» карнавалов, в свите которых демонстрируется блистательное сопровождение из молоденьких полуобнаженных красавиц — «гвардейцев».
Нечто подобное появляется сейчас и у нас. Нельзя ведь нам «отставать» от просвещенной Европы!
Из литературы о существовании такой традиции теоретически знали и мы как будущие переводчики. Но на практике, конечно, карнавалов не видали. Начинаются эти гуляния по традиции в ноябре, с магического числа «11»: одиннадцатого числа, одиннадцатого месяца, в одиннадцать часов, одиннадцать минут. То есть в середине ноября. К этому моменту я не прослужил в отделе еще и трех месяцев. Вызвал меня начальник отдела полковник Шаталов и сходу озадачил вопросом:
— Что такое карнавалы у немцев, ты знаешь?
Я смог неуверенно ответить, что это какие-то не то праздники, не то гулянки. Он заметил, что, судя по разговорам, это больше гулянки, и в такой мне сегодня предстоит участвовать. Он ввел меня в курс дела и поставил задачу.
Американский разведчик из Западного Берлина Курт Голлин, организовавший побег нашего солдата с памятника «Победы» в Тиргартене, готовит новую провокацию. Планирует вывод на Запад «втемную» одного из офицеров Берлинского гарнизона, кого — пока не известно. По полученной информации, исполнительница — жительница Западного Берлина, нам не известна. Все должно произойти предположительно этой ночью на карнавале.