— Не узнаешь? Не помнишь? Я здесь в командировке, от здешних коллег узнал, что ты опять в Берлине.
Я озадаченно смотрел на незнакомца. Он вдруг принял боксерскую стойку и сделал несколько резких имитирующих выпадов в мою сторону.
— Узнаю! Олег Б.!
Он с радостью подтвердил мою догадку, и мы принялись оживленно вспоминать своих друзей по учебе в Ленинграде.
Во время учебы в институте я выступил организатором первой охотничьей секции среди слушателей нашего курса. Сопротивление руководства института этим планам было стойкое. Мои неоднократные попытки получить положительную визу на рапорте об организации секции с упором на ее военно-прикладной характер отклонялись начальником института полковником Поповичем. Не воспринимались им и мои объяснения об имеющемся у меня опыте охоты еще на родном Урале. Помогли единомышленники из преподавательского и офицерского состава института, поддержка членов охотничьей секции среди райсовета «Динамо» Ленинградского управления МГБ. Здесь мне при регистрации секции устроили настоящий экзамен. Пять человек сокурсников удалось уговорить. Это было минимальное необходимое количество для регистрации секции.
За время учебы мы смогли сделать несколько выездов в охотхозяйство «Динамо» в районе бывшей советскофинской границы на Карельском перешейке. Были удачные вылазки на весеннюю охоту. В этом районе имелись тогда хорошие тетеревиные тока. Удачная поездка на весенний ток с Володей Гусевым, а он был тогда со мной впервые в жизни на такой охоте, произвела на него неизгладимое впечатление. Он долго находился под этим ярким впечатлением от общения с дикой природой, и тем более от первой охотничьей удачи — добыл тетерева.
Началась эта охота для него неудачно: шалаш сломан, на токовище видны остатки еще теплого костра. С рассветом стали прилетать тетерева, но не садились на землю, видя остатки костра, а расселись вокруг лесной поляны, призывно токовали: «Чшш-Чшш! Чуфф-Чуфф!» Володя, имея хороший музыкальный слух, быстро сориентировался в обстановке. Выбрал хорошее укрытие на другом конце лесной поляны и стал имитировать призыв тетерева, чтобы приманить их к себе. Зашипел и зачуфыкал. Токующие тетерева услышали призыв с земли и прилетели для выяснения отношений с соперником, чего и добивался начинающий охотник.
Ночью, после возвращения с этой охоты, меня будит дневальный. Спрашиваю:
— В чем дело?
— Ты с Гусевым сегодня на охоту ездил?
— Да, я, а что случилось?
— Пойдем к нему в комнату. Он, видимо, заболел. Всю ночь шипит и хрипит, ребятам спать не дает!
Заходим с дневальным в соседнюю комнату. Вижу, горит настольная лампа, несколько человек не спят. Подошли к койке Гусева. У Володи на лице безмятежная улыбка. Он почмокал во сне губами, и тут я услышал:
«Чуфф-чуфф! Чшш-Чшш!». Меня трясут за плечо: «Слышишь? И так всю ночь! Он, видимо, простудился?!» Я облегченно вздохнул: «Нет, ребята. Это он во сне токует, опять тетеревов подманивает!» Володю тут же разбудили. Он недоуменно оглядел всех нас, стоящих вокруг его койки, вздохнул и сказал: «Эх, ребята, зачем разбудили! Я такой ток во сне видел!» Когда я выходил, соседи Володи по комнате настороженно меня спросили:
«Это что же, он теперь каждую ночь так шипеть будет? Тогда переводи его в свою комнату, пусть он там тебе под ухо шипит! Эх, охотники, испортили человека. Он даже во сне токует — спать другим мешает!»
Во всех случаях демонстрация реальных охотничьих трофеев, личные впечатления участников походов на лоно природы поумерили пыл шутников над нашими увлечениями.
Сформировалась в институте и секция по стрельбе из личного табельного оружия, пистолета ТТ. С глубоким уважением вспоминаю тренера по стрельбе, фронтовика, орденоносца, мастера спорта, майора Басова. Он был также мастером спорта по самбо. Майор Басов — блестящий стрелок и методист. Он настолько умело поставил нам навыки стрельбы из пистолета ТТ, что примерно через год для нас стало нормой не выпускать все пули из «восьмерки», это как минимум. Остальные показатели уже зависели от настроения и степени готовности стрелка к соревнованиям. Он умело вселял в нас уверенность в наших способностях, а мы оправдывали его надежды на районных соревнованиях спортобщества «Динамо». Постепенно у нас сформировалась устойчивая команда, защищавшая честь института. Навыки уверенной стрельбы из личного оружия, полученные в Ленинграде, я сохранил и пронес через все годы военной службы.
Изучение курса западноевропейской литературы, истории Германии и Австрии, творчества наиболее известных немецких писателей и поэтов, знакомство с творчеством знаменитых немецких художников и композиторов очень удачно дополнялось регулярными экскурсиями в Эрмитаж, особенно по разделам немецкого и австрийского искусства, которые мы посещали многократно. С этой же целью нам периодически организовывали посещения ленинградского Дома Ученых, где функционировал тогда «Немецкий клуб». Заседания этого клуба проводились на немецком языке. Слушались доклады по истории, искусству, по проблемам политического и экономического развития ГДР и Западной Германии, по книгам отдельных немецких писателей. Это была для нас хорошая практика.
Мы с удовлетворением отмечали, что языковых знаний, полученных нами уже в Ленинграде и на курсах в Штра-усберге, хватает для понимания обсуждаемых здесь проблем.
Естественно, Дом Ученых мы посещали только в штатском, чтобы не вызывать недоуменных вопросов со стороны ученых мужей. В организацию экскурсий в Эрмитаж тоже вскоре пришлось внести коррективы. Поэтапное и внимательное ознакомление с историей немецкого искусства, наши уточняющие вопросы стали вызывать излишне внимательное к нам отношение со стороны экскурсоводов, так как не каждый из них мог удовлетворить нашу любознательность. Встал вопрос подбора для «пожарников» наиболее подготовленных специалистов. После появления разговоров в администрации музея, что это «какое-то особенное пожарное училище» и им нужны квалифицированные экскурсоводы, нам было рекомендовано ходить в Эрмитаж тоже в штатском, чему мы были, конечно, рады. Ленинград — фактически город военных, и курсанту в форме приходилось быть постоянно настороже в плане соблюдения воинской субординации. Да и в центре было всегда обилие офицеров и военных патрулей, а это создавало излишнюю нервозность и не позволяло расслабиться в свободное от службы время.
Поясню, чтобы у читателя не сложилось превратного представления об этой части воспоминаний. Мы, разумеется, не были утонченными ценителями или любителями искусства Германии и Австрии. Но регулярные визиты в Эрмитаж хорошо помогали в усвоении и закреплении изучаемого материала, расширяли наш культурный кругозор, давали более полные представления о нравах и обычаях немецкого народа и знакомили с творчеством его наиболее известных представителей. Имена Альбрехта Дюрера, Лукаса Кранаха, Ганса Гольбайна, Адольфа Мен-целя, Хайнриха Цилле и образцы их творчества остались у меня в памяти до сих пор. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю Ленинград, давший нам возможность познакомиться с этими шедеврами мировой культуры. Во время последующей службы в Германии представления о культуре и истории страны были органически дополнены знакомством с дворцами и музеями в комплексе парков Сан-Суси города Потсдама, музеями Берлина, Лейпцига и Дрездена.
Для совершенствования навыков разговорной речи на иностранных языках в институте постепенно организовалась художественная самодеятельность, в которой я тоже участвовал. Возник большой мужской хор. Исполнялись песни народов мира на многих иностранных языках. Припоминается инцидент, происшедший во время одной из репетиций этого многонационального хора, которые проходили в клубе института, естественно, с плотно зашторенными окнами. Устали, было душно, объявили перерыв и широко раскрыли окна, чтобы проветрить помещение.