– Почему бы тебе, Макс, не приобрести пейзаж работы герра Харцеля? – спросил отец. – Анни, по-моему, очень приглянулся вот этот.
Отец показал рукой на холст, на котором довольно скучно была изображена гряда поросших травою холмов.
– Посмотри, как мило, Макс, – сказала Анни. – Эта картина прямо создана для нашего загородного дома.
– Да-да, герр Харцель, ваши полотна выше всяких похвал, – поддержал жену Макс. – Это, например, будет дивно смотреться на стене в библиотеке. Мы его покупаем.
– Wunderbar![13] – воскликнул отец.
– Для меня большая честь, что моя работа окажется в вашем собрании, герр Шмелинг, – с легким поклоном сказал Харцель.
– Я еще и другую картину собирался купить, – сказал Макс.
– Ах да, тебе тот горный вид понравился, – отец указал на другой, но тоже ничем не примечательный пейзаж.
– Нет, Зиг, той картины, про которую я говорю, сегодня в экспозиции нет.
На этих словах Макса у Харцеля вытянулось лицо.
– Я про мой портрет работы Гросса. Сам знаешь, я давно хочу его заполучить.
– Макс, этот твой портрет не продается, – сказал отец.
– Я хорошо заплачу.
– Но это последняя оставшаяся у меня работа Гросса, – принялся объяснять отец. – А я обязательно стараюсь оставить себе хотя бы по одной вещи каждого художника, с которым мне посчастливилось работать.
– Не жадничай, покажи портрет. Анни его еще не видела.
Отец страдальчески закатил глаза.
– Ну если ты так настаиваешь… Карл, сходи принеси портрет герра Шмелинга работы Гросса. Он в подвале, в семнадцатой ячейке.
Одну из стен подвала целиком занимал деревянный стеллаж с высокими узкими ячейками. В ячейке номер семнадцать оказалось несколько работ Георга Гросса: говоря, что портрет Макса Шмелинга – последняя из оставшихся, отец просто набивал ей цену. На самом деле картин Гросса – так же как Отто Дикса, Макса Бекмана, Эмиля Нольде и других экспрессионистов, которых раньше выставлял мой отец, – после наложенного нацистами на их творчество запрета никто не покупал. Подвальный стеллаж был буквально забит непроданными шедеврами этих художников.
Изрядно покопавшись, я наконец отыскал портрет Макса. Гросс изобразил его в профиль, голым по пояс, в ярко-синих боксерских трусах и с выставленными вперед сжатыми кулаками. Голова наклонена чуть вперед, глаз почти не видно в зловещей тени надбровных дуг, толстые контрастные мазки подчеркивают рельеф мускулатуры на руках. Этот портрет был мне хорошо знаком – в свое время я даже перерисовал его себе в альбом. Каждая его черточка дышала мощью, уверенностью и угрозой. Я стер с холста толстый слой пыли и отнес его наверх.
Вслед за Максом, Анни и моим отцом вокруг меня собрались все присутствующие в зале. Я держал в руках портрет, изображая собой живой пюпитр.
– Да, это именно тот портрет! – воскликнул Макс.
– Ах, Макс, какая красота! – отозвалась Анни. – Ты на нем гораздо стройнее, чем сейчас.
– Я позировал для него несколько лет назад, – со смехом ответил Макс, шутя потирая бицепс. – И с тех пор порядком мускулов нарастил.
– Я просто обязана купить этот портрет, – сказала Анни. – Зиг, сколько ты за него хочешь?
– Видите ли, мне бы очень не хотелось с этой вещью расставаться, – сказал отец. – А кроме того, Макс, у тебя же дома полно зеркал. Вот в них на себя и любуйся.
– В зеркале себя в профиль поди рассмотри, – лукаво усмехнулся Макс.
– Картина нужна не ему, а мне, герр Штерн, – сказала Анни. – Она бы скрашивала мне разлуку с Максом, когда он уезжает на свои соревнования.
Насколько я мог судить, за весь вечер отец продал одну-единственную вещь – пейзаж Харцеля, купленный Максом. И это было для него настоящей катастрофой.
– Прошу вас, герр Штерн.
– Что ж, пожалуй…
Но прежде чем мой отец успел назвать цену, Макс взглянул на меня – я почувствовал на себе его взгляд, но посмотреть ему в лицо по-прежнему не решался – и воскликнул:
– Постой! А давай заключим с тобой сделку.
– Сделку? – переспросил отец.
– Да. Ты отдаешь нам портрет, а я за это учу твоего сына боксу.
Обступившая нас публика одобрительно зашумела.
– Индивидуальные занятия боксом с сильнейшим в Европе тяжеловесом – это очень дорого стоит.
– Занятия боксом? – ошеломленно повторил мой отец. – Но мой сын собирается связать свое будущее с искусством, а не с боксерским рингом.
– Бокс тоже своего рода искусство.
– Зачем ему учиться боксировать? – спросил отец.
– Мальчик, Зиг, должен уметь за себя постоять, – ответил Макс. – И Карл, похоже, недавно на собственной шкуре в этом убедился.