Поскольку среди жертв одной Катыш насчитывалось 21 университетский профессор, более 300 врачей, более 200 адвокатов, более 300 инженеров, несколько сотен школьных учителей, много журналистов, писателей и предпринимателей, это чудовищное злодеяние, подобного которому, пожалуй, нет в истории человечества, рассматривается с полным основанием как попытка тогдашнего советского руководства обезглавить польскую некоммунистическую интеллигенцию и тем облегчить включение "освобожденной" Польши в состав СССР по примеру Балтийских стран.
Знаменательно, что, несмотря на все преступления, совершенные советской стороной против поляков как в самой Польше, так и в других местах, Польша вместе с Грецией и Югославией, была почти единственной страной, оккупированной немцами, которая не поставила ни одного добровольца немецкой армии, сражающейся в СССР.
Лоремари вдруг стала ужасно бояться воздушных налетов. Прошлой ночью она спала у меня дома и во сне стукнула меня в глаз.
Большинство южноамериканских дипломатов покидают Берлин.
Четверг, 28 октября.
Налеты теперь бывают каждую ночь, но вреда от них как будто немного. Обычно они застают меня в ванне.
Кенигсварт. Суббота, 30 октября.
Ага Фюрстенберг и я приехали в Кенигсварт на выходные. Вандеврам так и отказали в разрешении нас сопроводить. Поездка была изматывающая: половину пути мы ехали стоя, потому что вагоны были набиты эвакуирующимися по категории Mutter und Kind ["мать и дитя"]. Было также много раненых. Остальную часть дороги мы провели в коридоре, сидя на своих чемоданах. Здесь я подолгу гуляю с Мама и стараюсь отдохнуть и набраться сил.
Воскресенье, 31 октября.
Вчера мы еще спали, когда внезапно раздался громкий удар. В нашем лесу упал самолет. Летчик, летевший в Нюрнберг, хотел махнуть крылом своей семье, которая живет в ближней деревне; что-то испортилось, и самолет камнем рухнул на землю. Летчик погиб мгновенно, но его товарищ прожил еще несколько часов. Все местные жители были мобилизованы тушить пожар, так как вокруг очень сухо и огонь быстро распространялся.
Берлин. Понедельник, 1 ноября.
Возвращение было еще хуже. Меня оттеснили от Аги Фюрстенберг, которая спотыкнулась и упала. Я слышала, как она кричит и стонет в другом конце вагона, где ее чуть ли не затоптали. Хотя Татьяна щедро снабдила нас бутербродами и вином, мы приехали совершенно измотанными.
Суббота, 6 ноября.
Русские освободили Киев.
Среда, 10 ноября.
В доме Бисмарков в Потсдаме становится тесно, и мы с Лоремари Шенбург переезжаем обратно в Берлин: мы и так уже слишком долго злоупотребляли гостеприимством Готфрида и Мелани. А теперь, с наступлением осенней непогоды, налеты скорее всего будут не такими опасными. Но я все-таки беру с собой лишь самое необходимое, так как по нынешним временам, похоже, путешествовать лучше налегке.
Четверг, 11 ноября.
Ужин у Герсдорфов, затем очередной безобидный налет. Спала тринадцать часов не просыпаясь.
Суббота, 13 ноября.
Кофе у сестер Вреде. Были: Зиги Вельчек, автогонщик Манфред фон Браухич и кинозвезда Дженни Джуго.
Все в ужасе: казнен известный молодой артист за "подрывные" высказывания - он заявил, что Германия, возможно, потерпит поражение. У Манфреда фон Браухича (он племянник бывшего главнокомандующего сухопутными силами) тоже неприятности: его обвинили в весьма сходном "грехе".
"Известным молодым артистом", о котором пишет Мисси, был двадцатисемилетний пианист-виртуоз Карл-Рудольф Крейтен. На него донесли две подруги его матери, и он был повешен в тюрьме Плэтзензее 7 октября, причем его семье послали счет на 639,20 марок - "для покрытия расходов, связанных с его казнью".
Была на концерте под управлением Фуртвенглера, потом дома играла на фортепиано. Повариха Марта настроилась на музыкальный лад и захотела во что бы то ни стало спеть все ее любимые куплеты "развеселых девяностых годов". Марии Герсдорф и Папa не было дома. Опять был налет. Я уложила небольшую сумку, но все утихло и мы остались у себя.
Вторник, 16 ноября.
Ночное дежурство. Наутро всегда чувствуешь себя ужасно - какое-то мышечное истощение. Сходила на полчаса домой, приняв в конторе ванну (только там время от времени еще бывает горячая вода). К сожалению, меня вместе с моим фотоархивом перевели в бывшую чешскую миссию на Раухштрассе.
Все ошеломлены тем, что тамошний начальник уволен. В руках Гестапо оказалось его письмо, адресованное его бывшей жене в Рур, где он предупреждает ее о грозящих налетах. Донес на него второй муж жены. Ну и шайка!
Ужинала сегодня у Годфрида Бисмарка в Потсдаме с Адамом Троттом, Хасселями и Фуртвенглером. Последний в панике при одной мысли о возможном приходе русских. Этим он меня разочаровал. Все-таки от музыкального гения я ожидала большего "класса"!
Рассказывая об этом ужине в письме жене, Адам Тротт добавлял: "Ехал обратно с Мисси, и она снова меня поразила... В ней есть что-то от благородной жар-птицы из легенд, что-то такое, что так и не удается до конца осязать... что-то свободное, позволяющее ей парить высоковысоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным".
Среда, 17 ноября.
Нас в полном составе вызвали знакомиться с новым нашим шефом на Раухштрассе - молодым человеком по фамилии Бютнер. Он только что "из окопов", хромает, с перебинтованным лбом. Он прочел нам проповедь о героизме фронтовиков и о том, как полагается вести себя нам, тыловикам.
Вечером я повела Адама Тротта к Хорстманам. Они переехали обратно в город, в крошечную квартирку: в ней буквально три комнаты, но они, как всегда, прекрасно обставлены, и Хорстманы по-прежнему гостепреиимны.
Ночевала у Лоремари Шенбург, так как опять был налет, а домой на Войршштрассе добираться было далеко. У нее серьезные неприятности: она оставила "совершенно секретную" американскую книгу "Гитлеровские девки, оружие и гангстеры" в туалете отеля "Эден", где обедала с приятелем. Ей полагалось ее прочитать и отрецензировать. В довершение всего, на книге имеется официальная печать АА. Она не решается признаться и отчаянно пытается ее найти, и одновременно поднять на ноги влиятельных друзей на тот случай, если ее внезапно схватят. Она даже рискнула позвонить одному человеку, которого видела всего два раза, - он работает в берлоге министра иностранных дел фон Риббентропа в Фушле. А когда наконец дали Фушль по междугородней связи, ее нельзя было разыскать, и мне пришлось делать вид, что я ничего не знаю.
Четверг, 18 ноября.
Постепенно приучаюсь обходиться без обеда. Наша столовая совершенно отвратительна, хотя за тамошнее варево, именуемое Mittagessen [обед], у нас отбирают значительную часть наших талонов.
Готфрид Бисмарк возил меня по городу в связи с каким-то поручением. Он чувствует себя несколько неловко: наши родные - мои и Лоремари Шенбург по-прежнему благодарят его в письмах за предоставление нам крова в Потсдаме: за исключением Папa, живущего вместе со мной у Герсдорфов, они еще не знают, что мы переехали обратно в Берлин.
Большую часть послеобеденного времени занималась просмотром иностранных газет и журналов. Их подшивки имеются в моем прежнем бюро на Шарлоттенштрассе, и я туда регулярно хожу под разными благовидными предлогами.
Ужинала дома с Марией и Хайнцем Герсдорфами; посреди ужина внезапно началась сильная стрельба. Подвала в доме нет, и мы поспешили укрыться в кухне, которая представляет собой полуподвальное помещение с окнами, выходящими в маленький сад во дворе. Там мы просидели два часа. Поблизости загорелось несколько домов; было много грохота. Позже мы узнали, что до предместий Берлина долетело несколько сотен самолетов, но сквозь зенитный огонь прорвалось лишь около пятидесяти.