Круммхюбель. Среда, 30 августа.
Сегодня рано утром я поехала в Круммхюбель. В Хиршберге опоздала на пересадку, пришлось ждать три часа. Сходя с поезда, я заметила, что за мной следует Бланкенхорн. Моя первая реакция на появление кого-либо связанного с Адамом Троттом - разрыдаться. Я оставила чемодан в камере хранения и вышла на улицу - Бланкенхорн шел за мной. Проходя мимо, он тихо сказал: "Идите в парк и сядьте на скамейку". Идя с разных сторон, мы приблизились к скамейке одновременно. Только тогда он решился заговорить.
Он рассказал мне, что виделся с Адамом в Грюневальдском лесу 21-го. Он спросил Адама, все ли документы тот уничтожил. Адам ответил утвердительно. Однако некоторые бумаги все же были найдены, главным образом памятные записки о его различных зарубежных поездках. Какое безумие! Я спросила Бланкен-хорна, как он считает, убьют Адама или нет. Он сказал: "Нет ни малейшего сомнения!" Я сообщила ему, что граф Шуленбург тоже исчез. Он этого не знал, но сказал, что если его действительно арестовали, то его тоже обязательно убьют. Я сказала: "Невозможно. Будет слишком большой скандал за границей". - "Какое им дело до этого!" Он сказал мне, что Герделер под чужим именем снимал номер в отеле "Бристоль", где он держал сейф со всеми своими секретными документами. В феврале "Бристоль" разбомбило фугасом. Через две недели после покушения на Гитлера сейф случайно обнаружили в развалинах. Мало того, он был цел и невредим вместе со всеми бумагами, которые в нем находились: обнаружилось, что некоторые из этих документов были аннотированы и выправлены собственной рукой посла фон Хассела. Что и объясняет арест последнего. Бланкенхорн сказал, что каждый день арестовывают все больше людей. Мы поехали в Круммхюбель одним и тем же поездом, но договорились там не видеться. Я так рада, что он еще на свободе, и молюсь о том, чтобы его не взяли.
Послезавтра я еду обратно в Берлин. Упаковываю последние пожитки и отсылаю их в Йоханнисберг, хотя там восстановлена пока что только крыша замка. Но наверняка найдется какой-нибудь амбар. Круммхюбель стал для меня совершенно невыносимым, а без графа Шуленбурга я тут еще более несчастна. Я зашла поговорить с его подчиненными; они еще ничего не знали о его исчезновении, но его секретарша, фройляйн Шиллинг, и его помощник Ш. (который, слава Богу, не остался в Швейцарии, как мы боялись) вызваны в Берлин. Там они, несомненно, узнают.
Точное число казненных в связи с заговором 20 июля до сих пор не установлено. Согласно официальным нацистским источникам, после мятежа было арестовано около 7000 человек. В 1944 г. всего было казнено 5764 человека, а в оставшиеся пять месяцев нацистского правления в 1945 г. - еще 5684. Из них непосредственно замешано в заговоре было примерно 160 - 200 человек. Из них: 21 генерал, 33 полковника и подполковника, 2 посла, 7 дипломатов высших рангов, один министр, 3 государственных секретаря, начальник уголовной полиции и ряд высших полицейских чиновников, губернаторов провинций и крупных гражданских чиновников.
Берлин. Пятница, 1 сентября.
Сегодня пять лет, как началась война.
Я приехала в Берлин к обеду и сразу пошла к Марии Герсдорф. Она была несколько бледнее, чем обычно, и сказала мне с полным спокойствием: "Мисси, отныне тебе придется жить у нас. Лоремари Шенбург и Перси Фрей привезли все твои вещи, - при этом она показала на несколько мешков для песка, из которых торчали мои пожитки. - Вчера утром арестовали Тони Заурма. Обвинение: стрелял в портрет Фюрера и заявил после покушения Штауфенберга: "Ну, ничего, в следующий раз не промажут". Перси уже нашел адвоката, он юрист, работающий у швейцарцев в их агентстве по охране интересов враждебных стран. Он известный антинацист - что само по себе не слишком-то полезно в данном случае! - и превосходный человек; к тому же он живет неподалеку от нас. Лоремари вернулась в "Адлон" и вызвала мать Тони из Силезии. Тони тоже содержится в тюрьме на Лертерштрассе, но так как он офицер, его будут судить военно-полевым судом. Это означает, что если его приговорят к смерти, то расстреляют, а не задушат. Ну и утешение!
Суббота, 2 сентября.
Лоремари Шенбург теперь тоже переехала к Марии Герсдорф; мы вместе занимаем бывшую комнату Готфрида Крамма. Лоремари слишком издергана, чтобы жить одной. Кроме того, мы предпочитаем встретить полицию вместе - в случае, если...
Папa был здесь два дня и сегодня уехал обратно в Кениг-сварт. Он оставил мне крест своего прадеда, который тот носил на протяжении всех войн России против Наполеона. Он говорит, что этот крест спас предка тогда и спасет меня теперь.
Тем временем Лоремари подружилась с булочником возле тюрьмы на Лертерштрассе. Он подрабатывает тюремщиком и уже передавал письма и сигареты Тони Заурма. Она ходит туда ежедневно, надеясь еще получить и ответ от Адама Тротта на ее последнюю записку, но тюремщик, которому она ее отдала, теперь избегает ее, хотя два дня назад он сказал: "Кто-то должен что-нибудь сделать для графа Шуленбурга, он слабеет с каждым днем". Это первое подтверждение того, что он тоже находится в этой тюрьме. Носить ему еду придется мне, так как нам следует, насколько это возможно, заниматься каждым порознь.
После обеда мы потратили довольно много времени на резку хлеба и поджаривание крошечного цыпленка, присланного Отто Бисмарком. Потом мы разложили все по трем пакетам: один для посла, один для Готфрида Бисмарка и один для Адама. Лоремари также понесет фрукты и овощи для Тони. Последнему не разрешают ни хлеба, ни мяса - ничего подкрепляющего. Их намеренно держат полуголодными - чтобы сделать их "покладистее"!
Перси Фрей подвез нас на своей машине и высадил на некотором расстоянии от тюрьмы. Лоремари точно проинструктировала меня, как себя вести, но, признаюсь, у меня дрожали коленки. Я была там в первый раз. Здание - из красного кирпича, издали выглядит как любая другая казарма. Мы договорились, что я буду спрашивать только про графа, пока Лоремари у другого входа справляется насчет Тони. Только после того, как я вернусь, она в свою очередь войдет и передаст пакеты для Готфрида и Адама.
У ворот стояли два эсэсовских охранника, потом был двор, и наконец большой подъезд, тоже с двумя эсэсовцами. Они остановили меня. Я сказала, что хочу говорить с Geheime Staatspolizei [Гестапо]. После этого один из них повел меня по широкому коридору и привел к огромной канареечно-желтой железной двери. Слева от нее имелось окошечко, за которым сидел толстяк, тоже в эсэсовской форме. Он спросил меня, что мне нужно. Я достала пакет и сказала, что прошу передать его послу графу фон Шуленбургу. Он велел мне подождать и исчез. Тем временем железная дверь несколько раз отворялась и из нее выходили охранники. Каждый раз я успевала увидеть кое-что внутри. Я видела обширное открытое пространство со множеством маленьких железных лестниц и платформ на разных уровнях; по обеим сторонам этих платформ тянулись камеры; их двери немного не доходили доверху, словно в дешевом туалете. Там было очень шумно из-за охранников, которые расхаживали повсюду в тяжелых сапогах, свистя и перекликаясь. Все это выглядело омерзительно. Скоро вернулся надзиратель, или тюремщик, или кто он там был и спросил, как имя графа. Я растерялась, но потом вспомнила, что его зовут Вернер. Тот заметил мою растерянность и рявкнул: "Если вы им так интересуетесь, вам следовало хотя бы знать, как его зовут!" Это задело меня, и я ощетинилась: "Спутать невозможно. Как известно каждому, есть только один посол граф фон дер Шуленбург. А так как ему за семьдесят, то я никогда не называла его по имени". Тогда он велел мне написать все на листочке бумаги, вместе с моим собственным именем, адресом и т. п. К этому я добавила несколько приветливых слов, спросив, могу ли я что-нибудь ему принести. Мне было не по себе, когда я отдавала эту бумажку, хотя к тому времени разницы не было никакой, они ведь все равно легко могут меня выследить. Тюремщик снова исчез, и я увидела, как он советуется с двумя товарищами. В конце концов он возвратился, швырнул мне пакет обратно, но записку оставил и бросил мне: "Не здесь! Если вам нужны подробности, спрашивайте в штаб-квартире Гестапо, Принц-Альбрехтштрассе". Я выбралась оттуда едва живая. В витрине за углом я увидела отражение своего лица: оно было зеленое.
Я рассказала Лоремари, как все было, и отправилась домой, а она пошла пытаться протолкнуть свои пакеты. К Марии она возвратилась не скоро. Она была в слезах. Она долго ждала в тюрьме того тюремщика, который раньше передавал записки Адаму. Когда он наконец появился, он не обратил на нее никакого внимания. Тогда потеряв надежду, она вышла из здания. За ней следил другой тюремщик; он последовал за ней до метро и на ходу шепнул ей: "Зачем вы все приходите? Они же вас дурачат! Все это время я смотрел, как вы приносите письма, но я вам говорю: он мертв!" Он имел в виду Адама. Он, должно быть, решил, что она влюблена в него. Он продолжал: "Я сам не могу больше смотреть на страдания всех этих людей. Я схожу с ума. Я попросился обратно на фронт. Я вообще не хотел тут служить. Эти ваши записки! Они тут над ними животики надрывают. Пожалуйста, сделайте, как я говорю. Не приходите больше. Уезжайте из Берлина как можно скорее. За вами следят. А тюремщика, который брал ваши письма, теперь перевели обратно в штаб-квартиру. Ему тоже больше не доверяют... " Речь шла о том самом человеке, который посоветовал ей прежде всего послать Адаму записку: "Er wird sich so freuen... " ["Он будет так рад... "] Лоремари не знает, кому верить.