По крутой лестнице они спустились в подземелье и… замерли: широкий длинный коридор, приспособленный под жилое помещение, был забит гитлеровцами. Они лежали на двухъярусных нарах, расположенных вдоль стен, сидели за столами, стояли в проходах. Как только русские спустились в подземелье, стало очень тихо. Все взоры были обращены на трех советских офицеров.
Впереди — щупленький, худой, но приосанившийся и от этого казавшийся выше, — Прыгунов. Из глубины коридора навстречу русским шел поджарый, с нездоровым, одутловатым лицом оберст (полковник) и низенького роста человек в штатском. Оберст подошел четким шагом, щелкнул каблуками и представился. Берест чуть небрежно, но привычно поднес руку к козырьку фуражки и произнес:
— Полковник Берест. Командир 476-го стрелкового ордена Кутузова первой степени, ордена Александра Невского полка.
— Я не уполномочен вести переговоры и должен проводить вас к командующему, — заявил оберст.
Это могла быть ловушка, но отступать было поздно. Твердым, чуть вразвалку, «матросским» шагом Берест, а следом Неустроев и Прыгунов пошли сквозь строй перешептывающихся гитлеровцев за оберстом.
Минуту спустя дверь отворилась, и их пригласили войти. В просторной, хорошо отделанной комнате на кожаном диване сидели рыжеволосая молодая женщина и мальчик лет одиннадцати в форме гитлерюгенда. У письменного стола стояли два морских офицера. Сам генерал — сухонький, остроносый, в черном мундире с витыми погонами — сидел за столом. При появлении русских он приподнялся, расставив костлявые руки, и оперся ими о стол. «Как ворон», — подумал о нем Берест и представился. Русский «полковник» повторил свои предложения.
Голос у генерала тоже оказался птичий, каркающий.
— Мы дадим вам ответ через двадцать минут. — И он увел с собой женщину, мальчика и пришедшего с русскими оберста.
Генерал явился в сопровождении эсэсовского офицера и заявил:
— Русские отбиты, немецкие танки подошли к рейхстагу. Нас больше, чем вас. Сдавайтесь!
Берест побагровел, задохнулся от гнева:
— Я не затем пришел сюда. — И, забыв о всякой дипломатии, добавил несколько крепких русских слов, видно, понятных генералу без переводчика. — Если вы не сдадитесь, — продолжал Берест, — мы вас уничтожим!
— Мы не сдаемся. Но один из вас останется с нами, на всякий случай, в качестве заложника, — бесцветные глаза гитлеровца хитро сузились.
— Генерал! Своим честным словом вы гарантировали парламентерам неприкосновенность.
— Один из вас останется с нами, — прохрипел немец, — или все…
Этого «ворона» Берест в минуту бы задушил голыми руками. Справились бы они и с моряками и эсэсовцами, но пробиться наверх, через коридоры — об этом нечего было и думать…
— Товарищ полковник! — козырнул Прыгунов. — Разрешите обратиться: я остаюсь здесь…
Берест глянул в худенькое, бледное лицо паренька, которого знал немногим больше месяца. Около трех лет пробыл он в гитлеровском концлагере и совсем недавно выбрался оттуда, и теперь, может быть, в последний день войны, добровольно вызвался остаться здесь, в лапах у фашистов.
— Хорошо, — и подчеркнуто строго обратился к генералу: — За жизнь старшего лейтенанта вы отвечаете головой!
Уже когда они выбрались в вестибюль, эсэсовский офицер, сопровождавший их, выстрелил Бересту в спину, но промахнулся. Берест рывком повернулся и разрядил в него свой пистолет. И тотчас же вновь вспыхнула стрельба. От фаустпатрона загорелись груды папок с бумагами, сложенные в углу зала. Дым драл горло, слезились глаза.
Берест стоял за статуей Вильгельма с двумя пистолетами в руках, кашлял и стрелял то направо, то налево по выходам из подземелья, из которых показывались гитлеровцы. Он совсем не заметил, что сверху в него целятся. Если бы не скульптура!.. Фаустпатрон попал в статую, и она разлетелась вдребезги. Бронзовая рука свалилась к ногам оглушенного лейтенанта. Откуда-то сбоку выскочил эсэсовец. Берест нажал спусковой крючок одного, второго пистолета, но обоймы были пусты. Лейтенант схватил обломок бронзовой руки и наотмашь ударил пытавшегося закрыться врага. Но тут сзади еще один немец набросился на него. Берест вывернулся, и они схватились лицом к лицу. Берест запомнил только покрасневший от натуги шрам на лице гитлеровца…
К борющимся подскочил боец с гранатой в руке, размахнулся и, промазав, стукнул замполита по спине так, что у того на миг потемнело в глазах. От удара граната выскользнула из рук и волчком завертелась у ног. Замполит мгновенно оторвал от себя цепкие руки гитлеровца, чуть приподнял и швырнул его на гранату.