— Никакую. Я люблю каждую частичку тебя в равной степени.
Целуя ее, он чувствует, как ее груди прижимаются к его груди.
Когда Клэр в третий раз оставила Энди, луна уже спускалась с неба. Она выбралась из постели, пока Энди досматривал сны. Начало нового дня — ее любимое время, время возможностей, пока остальной мир не захватил ее. Обнаженная, сейчас она могла стать кем угодно. Деловой женщиной, которая вот-вот наденет колготки и костюм, потрескивающий от статической уверенности, перед тем как спустится по лестнице. Или, к примеру, спортсменкой, готовой атаковать этот день, доказывая, на что способно ее тело.
Она прошла по темному коридору на кухню — второстепенное помещение в этой квартире, потому что обычно в ней никого не было. Вспомнилась кухня в доме бабушки и дедушки: в центре стоял длинный стол, за которым могли разместиться десять человек, а то и больше, если втиснуться на восстановленную церковную скамью, прижавшуюся к стене. Когда все ее тети и дяди съезжались в гости, на кухне было шумно, как на поле битвы. Пообедав, младшие кузены проскальзывали под стол, выбирались из леса ног и убегали на простор заднего двора. Она часто жалела, что не может поступить так же, и чувствовала себя в ловушке, пока семья делилась событиями дня. А она продолжала тихо сидеть, с застывшей улыбкой, совершенно потерянная.
То же чувство обрушилось на нее, приземлившись в груди с глухим стуком, когда она стояла на кухне этого незнакомца и гадала, в каком шкафу хранятся стаканы. Тошнота подтолкнула ее к раковине. Она жадно пила из-под крана, позволяя воде стекать по лицу и шее, беспристрастный запах металла успокаивал ее сжимающийся живот.
Вернувшись в спальню, она взглянула на Энди: он лежал, закинув руку за голову, и только ресницы подрагивали на щеках. Он очень красивый. Она испытывала настоящую гордость из-за того, что переспала с ним, — чувство, в котором никогда не призналась бы. Одеваясь, она старалась не шуметь, хотя каждое движение, казалось, требовало к себе особого внимания. Ей никогда не нравилось дожидаться, пока мужчина проснется. Предпочитала уйти и превратиться в необязательное воспоминание. А не в дурную привычку, в несвежее утреннее дыхание и банальную историю, если останется. Все это было так привычно. Она отнесла свою обувь к входной двери и наклонилась, надевая ее. Пошевелится ли он? Позовет ее по имени, умоляя не уходить? И если да, то останется ли она? Ей нравилось думать, что у нее сильная воля, и все-таки она знала, что, если он проснется, она не выйдет за эту дверь. Смущенная тем, насколько она оказалась желанна, Клэр не хотела, чтобы Энди на практике подтвердил ее подозрения.
Она спустилась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и в слабом утреннем свете прошуршала во дворе листьями, устилавшими землю, подобно снегу. Холодный воздух покалывал — приближалась зима. Оказавшись на улице, она ускорила шаг, и ноги благодарно приняли ее решение. Возможно, чуть позже она отправится на пробежку, чтобы вместе с потом выгнать лишнее о прошедшей ночи.
Отыскав по карте нужную станцию метро, она вернулась в хостел за своими вещами. В Берлине она пробыла почти две недели и сфотографировала все, что было намечено. Пришло время двигаться дальше.
Когда она уже приняла душ и собрала вещи, для других день только начинался. Спускаясь по лестнице в метро, она старалась держаться подальше от людей с хмурыми лицами, спешивших на работу. Администратор хостела сказал, что все поезда в Дрезден отправляются с вокзала Остбанхоф, так она обнаружила, что ее утренняя поездка через город повторяется, но только в обратном направлении. Она была рада отправиться в путь.
Когда Энди проснулся, ее уже не было в квартире. Ногами он сбросил с себя простыни, будто ожидая увидеть ее по-кошачьи уютно свернувшейся в тепле на краю кровати. Вода из кранов не текла, и он не слышал шагов. Задержав дыхание, он отогнал ложно оправдывающие тишину мысли. Она ушла.
Он натягивал на себя вчерашнюю одежду, которая еще пахла сексом и потом, и этот запах обволакивал его. Застегивая рубашку, постоял в дверях гостиной. Ведь только накануне вечером он вошел в комнату с бокалами вина и смотрел, как она сворачивает папиросу? Ему хотелось проникнуть в ее мысли, чтобы точно узнать, о чем она думает. Она так быстро передвигалась по квартире, что он был уверен — стоит ему выпустить ее из виду, и она исчезнет навсегда. Так и произошло. Вспомнилось, как, словно уличный мим, копирующий ее смеха ради, он следовал за ней по пятам, пока она перемещалась от дивана к книжному шкафу, затем к окну. Она все время шла впереди него, ее голос оседал на его плечах, будто пелерина, и он обнаружил, что не поспевает за ней, словно языковой разрыв превращался в пространственный.