Много лет назад отец проводил занятия со своими студентами прямо у них дома, и Энди незаметно наблюдал за дискуссией, в которой раздавались громкие голоса и сыпались идеи. Он видел, что иногда ироничное замечание отца заставляло студентов отводить глаза, или он был так очарователен, что некоторые из них, женщины и мужчины, краснели. Энди потратил много часов, стараясь научиться притягательному хмурому взгляду отца, но его взгляд всегда казался скорее застенчивым, чем недовольным. От этой неудачи он еще больше невзлюбил отца и его непринужденную манеру держаться.
Когда отец встал, Энди вспомнил, какой он уже старый. Они сбивчиво обменялись приветствиями, отец еще раз извинился за пропущенную лекцию, а Энди, неловко обняв его, слишком быстро сел. Они передавали друг другу реплики разговора через стол, вопросы работы и учебы неспешно вели их к десерту. Он поймал себя на том, что посматривает на часы на телефоне: жалко, конечно, но при виде отца у него всегда возникало желание оказаться в другом месте.
— Мама хочет повидаться с тобой. — С этими словами отец налил себе воды в стакан, не отрывая взгляда от потока.
Энди старательно рассматривал свои столовые приборы. Нож из нержавеющей стали по всей своей поверхности покрывали мелкие царапины — широкие линии от края до края. Там, где высохла мыльная вода, виднелись мутные разводы, след от моющего средства напоминал след, оставленный улиткой.
— Зачем?
Он видел, как обида заструилась по лицу отца. Энди вздохнул. Он не хотел обижать отца. Но он стал таким ранимым: хватало слова, стремительно брошенного через стол, или даже не стремительно, и все.
— Ты и ее сын, Андреас. Она хочет повидаться с тобой.
Отцу и в голову не пришло, что не стоило заводить этот разговор, хотя он знал, какой получит ответ.
— Я не хочу видеть ее.
Отец кивнул. И они сидели молча, пока Энди не махнул официанту, чтобы принесли счет.
У Клэр затекла левая нога. Закрыв монографию, она поставила ее обратно на полку. Покачала ногой, пока онемение не начало проходить, поднялась с пола и посмотрела в сторону двери. Уже совсем стемнело, пора возвращаться в гостиницу, и по дороге надо где-нибудь поесть.
Ни того, ни другого делать не хотелось — эти цели казались недостижимыми. Вздохнув, она взяла сумку и вышла из магазина. Она устала ставить себе цели и стыдилась этой усталости. Разве нельзя просто наслаждаться отдыхом? Она прошла несколько шагов в сторону контрольно-пропускного пункта «Чарли», уговаривая себя присоединиться к стоявшим там людям — встать в очередь в сувенирный магазин, купить кухонное полотенце со «светофорными человечками» и магнитик на холодильник, а еще несколько остроумных открыток, чтобы позже отправить их друзьям домой. Но вместо этого она направилась к Потсдамской площади, надеясь, что суматоха и сияние обновленной площади изгонят из нее усталые мысли. На мгновение в голове промелькнул вопрос: интересно, что сегодня вечером делает тот мужчина с клубникой, Энди? Она представила, как он ведет дискуссию в баре, окружающие восторженно слушают его, а сторонники ловят каждое его слово. Наверное, восхитительно полезно преподавать язык, давая людям возможность общения. И хотя она понимала, что у фотографии схожая роль и изображения могут передать истину так, как никогда не смогут слова, ее карьера все еще казалась бесперспективной.
Отправляясь в эту поездку, она была вне себя от радости, отложила всю свою коммерческую деятельность и даже не потрудилась сообщить клиентам дату возвращения. Она устала от дыма и зеркал или, точнее, от зеркал и фотошопа архитектурной фотографии. От настойчивых пожеланий нанимавших ее архитекторов: здания на фотографиях должны выглядеть больше, чем они есть в реальности или могли бы быть. Человек на снимке должен показывать на здание, воткнутое в городской горизонт, будто разрывающее дыру в атмосфере, несмотря на то, что архитектура в Австралии развилась уже до такого уровня, когда о ней можно сказать «со вкусом».
Желая посмотреть здания, спроектированные для определенных целей, она наметила поездку по бывшему Восточному блоку. В больших городах и городках она находила такие здания по большей части заброшенными, что свидетельствовало об утопичности предназначенного им будущего, которое никогда не наступит. Строго говоря, места для проживания и работы задумывались как продолжение коллективной, а не личной идентичности. Однако она не питала никаких иллюзий относительно жестокой природы коммунизма и близких к нему социалистических идеологий. Она помнила, как в детстве смотрела «Эй-би-си Ньюс» и видела, как люди забирались на Берлинскую стену и танцевали на ней, а она задавалась вопросом, было ли это то же самое, что и «железный занавес», и понимала, что демонстрация такой радости может означать только одно: действительность, которую скрывает эта стена, безжалостна.