— У тебя есть их фотографии? — Ей хочется увидеть его сходство с кем-то другим. Он не отвечает. — Энди?
— Нет, никаких фотографий.
— У тебя хорошие отношения с родителями? — Она чувствует, как напрягается его тело.
— Достаточно хорошие. Иногда я вижусь с отцом. — Он отталкивает ее локтем и встает с дивана. — Есть хочешь? Могу что-нибудь приготовить.
Когда она слушает, как он хлопочет на кухне, аппетит покидает ее. Она так давно не видела своих родных — в нее вселяется тоска по дому.
Оставив Энди во второй раз, Клэр надеялась, что он последует за ней. Все утро она провела, фотографируя Дворец Республики, размеры которого казались карликовыми по сравнению с кранами, занятыми в его демонтаже. В здании сохранились покрытые бронзовым напылением стекла, но не было никаких признаков кегельбана, парламентских залов или впечатляющего вестибюля, украшенного тысячами безделушек, прозванных «лавкой древностей Эриха», как поведал ей путеводитель. Дворец значился последним в ее берлинском маршруте, но она еще не чувствовала себя готовой покинуть город. Пройдя по вчерашним следам, она снова оказалась в книжном магазине, где, протиснувшись мимо воскресных читателей, внимательно изучавших кулинарные книги, прямиком направилась к монографиям по искусству.
Он был там, склонился над той самой книгой о Климте, за которой она пришла. Его губы были сосредоточенно поджаты, а торчавший наружу ярлычок на рубашке манил к его взъерошенным волосам.
Поставь книгу на полку. Ей хотелось, чтобы он обернулся и заметил ее, но он продолжал читать. Поставь же ее на полку! Она слонялась возле соседних стеллажей, шумно вытаскивала какую-нибудь книгу, затем ставила ее на место. Она не знала, что скажет, если он посмотрит в ее сторону, но, находясь в чужом для нее городе, была полна решимости установить с ним хоть какую-то связь. С их вчерашней встречи ей никак не удавалось выкинуть его из головы — ее грезы наяву не знали границ. И все это только из-за одного поцелуя. Ей было одиноко. Но разве одиночество чем-то хуже любой другой причины, чтобы поговорить с кем-нибудь? Не совсем. Нуждаясь в предлоге, она подошла к нему сзади и заправила ярлычок. Рука коснулась его шеи. Он обернулся.
— Ярлычок торчал, — сказала она в качестве извинения.
Энди наморщил лоб — знак замешательства у всех народов. Или злости. Мимика у него на удивление двуличная. Она протянула руку к своему вороту и, достав, продемонстрировала ярлычок.
— А, спасибо.
Она надеялась, что он отложит книгу, но он просто повернулся к полке. Неужели он не узнал ее? Лицо у нее горело — знак смущения у всех народов. Ей хотелось вырвать книгу у него из рук, уберечь ее никем не читанные страницы от света. Хотелось иметь такое же самообладание, как у женщин Климта, и такое же искаженное чувство меры. Ей хотелось быть нарисованной в золоте и опустошать свои глаза до тех пор, пока в них не останется ничего, что можно было бы прочесть.
— Это моя любимая, — сказала она. Адель Блох-Бауэр[6] в перчатках, натянутых на искалеченные руки.
Он ничего не ответил, только перевернул страницу. Какой-то покупатель протиснулся за спину Клэр, и она оказалась прижатой к Энди. Зажатая между ними, она подождала, пока покупатель возьмет с полки нужную ему книгу и отойдет. Но вместо того, чтобы затем сделать шаг назад, Клэр продолжала прижиматься к нему, положив руки ему на плечи. Чувствовал ли он, как бьется ее сердце?
Она стояла у него за спиной почти пять минут. Ничего не говорила. И он ничего не говорил. Ее влажное дыхание касалось его одежды и облачком возвращалось снова к ней. Она чувствовала каждую частичку своего тела там, где оно соприкасалось с ним. Эта книга и Энди — вот два объекта, которые она могла получить, она не сомневалась в этом. Но проходили минуты, а он никак не реагировал на ее присутствие, и ее уверенность слабела. Жар его тела пробирался сквозь одежду, словно приглашая. Ее груди ак> куратно устроились под его лопатками. Левая лопатка надавливала на левую грудь всякий раз, когда он протягивал руку, чтобы перевернуть страницу. Ее грудь и очередная страница двигались в совершенном согласии. Дойдя до конца книги, он вернулся к началу и снова принялся листать страницы. Интересно, улыбается ли он? Отступив назад, она подождала, что он повернется к ней. Когда же он этого не сделал, она ушла.
Объятая сердечным трепетом, с взбудораженным разумом, она вышла из книжного магазина и, перейдя улицу, бросилась бежать. О чем она только думала? Почему она не вела себя как нормальный человек и просто не сказала: «Привет, как дела?» Но мир оставался безразличным к ее страданиям. Солнце садилось за облака, сквозь сумерки вырисовывались вывески магазинов, и от асфальтовой дороги поднималась темнота. Не соображая, куда бежит, она перешла на шаг. Обсаженная деревьями улица вскоре сменилась парковой зоной, и она решила, что наплыв эмоций лучше переждать на скамейке. Она посмотрела в ту сторону, откуда пришла. Неужели надеялась, что он последует за ней? Или просто хотела побыстрее сбежать? Завидуя проносящимся мимо велосипедистам, чьи колеса резво скользили по дороге. Она мечтала сбить одного из них на землю, перекинуть ногу через седло и унестись на высокой скорости подальше отсюда. Почему он ничего не сказал ей?
6
Адель Блох-Бауэр (1881–1925) — модель некоторых картин и роковая женщина художника Густава Климта.