– После смерти брата Лазарева осталась одна, – напомнил Денис, – кроме бабушки Анны Ивановны, других близких не было.
Глеб Валерьянович побарабанил пальцами по столу:
– В то лето, когда погиб Федор, с девочкой явно случилось что-то нехорошее, она резко изменилась. Из жизнерадостной малышки превратилась в мрачное существо.
Меня немало удивили слова Борцова.
– У Веры погиб брат, она испытала сильный стресс.
– Детская психика пластична, ребенку не свойственно погружаться с головой в пучину отчаянья, – возразил эксперт. – Конечно, смерть Феди больно ударила по Вере, но думаю, что тем летом случилось еще какое-то более страшное событие, это оно перепахало Лазареву. Мы располагаем не всей информацией, надо выяснить правду. Где умер Федя?
Роберт глянул в ноутбук.
– Неподалеку от деревни Гуськово, там у Лазаревых была дача, она сгорела вскоре после гибели Феди. Надо скататься туда и расспросить местных стариков. На селе долго помнят происшествия, найдется человек, который расскажет про Лазаревых.
– Хорошо, сделаю, – кивнула я.
Иван Никифорович, стоически молчавший во время совещания, не выдержал:
– Нет! Ты устроишься в «Светатур», понаблюдаешь за Верой и постараешься подружиться с ней.
Я нахмурилась.
Глеб Валерьянович тихо кашлянул, и босс быстро дал задний ход.
– Таня, это твое расследование, я не вмешиваюсь в него, просто даю совет. Посидишь с черной вдовой в одном офисе, попьешь с ней чай, поболтаешь о том о сем.
– Сомневаюсь, что Лазарева станет откровенничать с малознакомой женщиной, – засопротивлялась я, – только зря время потеряю.
– Вовсе нет, – начал отстаивать свою позицию босс, – коллеги привыкают друг к другу, перестают замечать тех, кто постоянно находится рядом, могут затеять личную беседу по мобильному.
Я, понимая, что спорить с Иваном в присутствии подчиненных не стоит, решила сгладить острые углы:
– «Светатур» небольшая контора, сотрудников в ней раз-два и обчелся, штатное расписание заполнено. Как туда проникнуть?
– Не волнуйся, – обрадовался Иван, – я все устрою.
Я постаралась не заскрипеть зубами. Шеф настоящий профессионал, но иногда ему в голову приходят странные идеи. И, как он сам только что отметил, делом Лазаревой занимается бригада под моим руководством. Не следует начальнику выхватывать у меня из рук вожжи правления.
Глава 7
– И чем ты недовольна? – усмехнулся Глеб Валерьянович, когда все ушли.
Я похлопала себя по щекам:
– Теряю квалификацию, мне казалось, что на моем лице не отображаются негативные эмоции.
– Ты выглядишь прекрасно, – заверил Борцов, – но старого лиса не проведешь, это я о себе говорю.
– Все в порядке, – сказала я.
Глеб Валерьянович встал:
– Танюша! Тебе не по нраву идея Ивана о внедрении в турагентство. Между нами говоря, я тоже не в восторге от этого предложения. Но учти несколько факторов. Первый. Инна Голикова не простой клиент, она…
– Старая и, похоже, единственная подруга матери шефа, – перебила я.
На лице Борцова отразилось искреннее удивление.
– Откуда ты знаешь?
– Босс сказал, – ответила я.
– Да ну? – поразился эксперт. – Интересно. М-да. Тогда сразу перейду ко второму пункту. Иван любит мать, а та тревожится за Голикову, Инна очень близкий Рине человек, та хорошо понимает, какой тяжелый характер у подруги.
– Рина? – удивилась я. – Это кто?
Глеб Валерьянович подошел к окну.
– Мама Ивана.
– Мне казалось, у нее другое имя, – пробормотала я.
Борцов прищурился:
– Ей очень не нравится имя, которое ей дали при рождении, поэтому она еще в студенческие года нарекла себя Ириной. Хорошие знакомые называют ее Риной, совсем близкие величают Ирикой. Не Ириша. Ирика, через «к». Это Ваня придумал, в детстве у него были проблемы с произношением ряда звуков, вместо «ш» у ребенка получалось «к». Никифор обращался к супруге – Ириша, сын копировал папу, но у него выходило «Ирика».
– Забавно, – улыбнулась я, – невозможно представить шефа картавящим мальчиком.
– Все когда-то были детьми, – вздохнул Борцов, – даже я. Уверен, что Рина, отлично зная, как Инна обожает Лешу, очень хочет помочь Голиковой и клюет мозг Ивану. А он почтительный сын и тревожится о здоровье мамы, не желает, чтобы та нервничала. Танюша, у тебя на лице появилось выражение ужаса. Чем я тебя так напугал?
– Простите, Глеб Валерьянович, – вздохнула я, – ужас я испытываю не от работы. У меня качается зуб, он на штифте, надо идти к дантисту. До паники боюсь стоматологов. Все надеюсь, что обойдется, не потребуется встречаться с бормашиной. А потом задеваю коронку языком – и ужас-ужас-ужас.