Прощание с прошлым
Неделя ушла в хлопотах. Почти каждый день Герман, как на работу ездил в Ясенево, где оформлял документы, общался со своим новым руководством и получал денежное довольствие. Спецрейсы на Кабул летали ежедневно, поэтому оформить свой вылет на ближайший рейс не составило труда. За два дня до отлёта ему удалось встретиться со своими друзьями.
В «Бермудском треугольнике» впервые за три года не штормило. Бывшие однокурсники сидели в ресторане гостиницы «Свиблово». Был понедельник и в зале лениво перемещались официанты, обслуживая немногочисленных посетителей. Разговор вертелся вокруг последних событий. Вениамин был безутешен.
— Завтра же пойду сдаваться! — в третий раз поднимал он одну и ту же тему. — Разоблачил шпиона — и строю из себя скромного героя. Что я, мать Тереза? И почему мне нельзя доложить руководству всё, как есть?
— Потому, что тебе не поверят, это — раз! — начал загибать пальцы меланхоличный Дятлов, — Потому, что нас с Геркой не выпустят в командировку, это — два! Потому, что его затаскают по парткомам и судам чести за развод, это — три! Ну, и в-четвёртых, — не видать тебе Бангладеш, как своих ушей! Мы, если ты помнишь, — залётчики и анонимы, а в органах с нашим братом разговор короткий! Поезжай себе спокойно в командировку и получай свои ордена и медали. Нынче с этим просто.
— Как это просто? — возмутился Вениамин. — Какая может быть разведка в стране, утопающей по уши в грязи? О каких наградах ты говоришь?
— Юбилейных. С некоторых пор у нас все награды стали юбилейными. Ты не поленись, поинтересуйся, кто у нас на высших партийных должностях участвовал хотя бы на одной войне?
— Откуда мне знать?
— Я тебе говорю, — ни одного, а звёзды героев получают регулярно. Кто — к 60-летию, а кто и к 80-летию. Каждый секретарь обкома имеет хотя бы по одной звёздочке. И тебе, как минимум, «Орден дружбы народов» дадут, помяни моё слово!
— И на том спасибо!
— Шурик, брось тоску нагонять! — прервал пикировку Поскотин. — Теперь всё в прошлом! Не будет юбилейных наград! Не будет номенклатуры! Ты же видишь, как Горбачёв весь этот старый хлам из Политбюро выметает! Никогда после войны престиж страны не был так высок, как сейчас. Он второй после Ленина, кому народ поверил! Сейчас любое его газетное выступление с прилавков сметают. Это вам не «Малая земля» с «Возрождением»! А сколько смелых и умных журналистов появилось! И писать они начали без оглядки на Кремль! Что ни день, то резче и честнее. Читали в февральских «Известиях» репортаж о наших «бичах»? Такой материал прежде бы не пропустили. Вы хоть понимаете, что страна обретает второе дыхание?
Судя по лицам друзей, они не понимали. Более того, Дятлов и Мочалин смотрели на своего друга с оттенком нескрываемого сожаления.
— Что не так? — обиженно спросил он.
— Тебя как пьяного матроса из стороны в сторону болтает! — ответил Дятлов. — Уймись! Ты что в любви, что в политике из крайности в крайность бросаешься. Не ровён час, с резьбы сорвёт! Не замечаешь разве, народ роптать начал. Дальше пустых речей — ни шагу! России узда нужна, а не язык без костей!
Лишь к концу вечера политические страсти оставили «Бермудский треугольник». Друзья внезапно осознали, что теперь не скоро увидят друг друга. «Детство уходит! — горестно воскликнул багровеющий Веничка, разливая по бокалам остатки шампанского. — А теперь, за удачу! И чтоб всем!..» Дятлов, за один глоток справившись с напитком, пошёл к оркестру заказывать «Прощание славянки!»
— Дочку жалко, — вдруг тихо произнёс Мочалин.
— Какую дочку? У тебя же два сына. Одного в прошлом месяце родил — удивлённо спросил его приятель, поглядя в сторону оркестра, где их друг тряс перед музыкантами красным червонцем.
— Не мою, а его…
Поскотин перевёл взгляд на товарища. Напротив оплывшей кучей сидел сказочный тролль, исполненный любви и сострадания к окружающему миру.
— Кого, его?
— Фикусова дочь, «Валькирию»! Или за геройскими речами о нечаянной любви запамятовал?
Герман осёкся. За чредой бурных событий он совсем забыл о существовании Людмилы. На его лбу выступила испарина, а щёки порозовели.
— Вот-вот, — продолжил его друг. — Ты нам так красиво будущее расписывал, а ей уже никогда не вырваться из прошлого!