— Ну, и?..
— Что, «ну, и»? Накрутили мы в том доме дырок под визиры с микрофонами. Благо дом ещё до революции построили, свёрла как в масло входили. А во флигеле, закрытом нами якобы на ремонт, устроили наблюдательный пункт. Короче, сидели там днём и ночью, как в курятнике. Вонь, окно не откроешь, вместо туалета — параша, ночью холодно, днём в трусах ходим.
— Да ладно, Веник! Что ты мыслью по древу растекаешься? Зачем мне твои шпионы? Давай про «это»!
— Не перебивай! — обиделся рассказчик. — Во-первых, не «мыслью», а «мысью». Мысью раньше белку называли. Она по дереву бежит, будто стелется, от того и выражение пошло. Сразу видно, что ты неотёсанный технарь… И перед кем я бисер мечу?!
— Продолжай, говорю, а то уйду!
— Ладно. Значит, было у нас два визира простых и один — с кинокамерой. Стоило нам технику подключить, как тут всё и началось…
— Что началось?..
— А ты будто не знаешь? Я даже об этой мерзости вспоминать не могу!
— Зачем тогда разговор завёл?
— Я же не закончил. Ты каждый раз меня перебиваешь.
— Хорошо, не буду.
— Был у нас в бригаде молодой опер. Только-только нашу школу в Горьком закончил. Такой, знаешь, весь из себя правильный. Как на дежурство заступит, так давай нам про свою невесту рассказывать. Мол, из хорошей семьи, на рояле играет, Флобером увлекается, а ещё на досуге эти, как его… полудромы сочиняет.
— Что-что сочиняет?
— Ну, полудрамы, какая разница! Помнишь, «А роза упала на лапу Азора».
— Палиндромы, тупица!
Мочалин обиженно замолчал и, подняв щётку, вновь обернулся к зеркалу.
— Да, ладно, не сердись, Вениамин Вениаминович, я же шутя…
— Хорошо, продолжу. Тебе первому об этом рассказываю. Так вот, тот парнишка, как он нам всем надоел! Пытались его водкой напоить — морду воротит! И всё одно и то же: как за ручки берёт, как цветы дарит. Мы ему напрямую — мол, что, даже за пазуху ни разу не слазил? А он — в драку!
— Веня, давай по делу! Что ты всё вокруг, да около!
— Не хочешь, не буду рассказывать!
— Хочу!
— Короче, только он это увидел, ему сразу худо стало. А мы — давай подначивать, рассказывай, сынок, что ты там видишь? Нам, мол, для отчёта надо. Бедняга в словах путается. Никак не может сообразить, в каких выражениях описать увиденную срамоту. Бежит к другому визиру, а там крупным планом волосатый зад и в нём — затычка. Тут его и вырвало. Мы орём — «в парашу, гад, в парашу!» Он метнулся, зажав руками рот, да споткнулся и снёс головой ту парашу к чертям собачьим!
Герман зашёлся смехом. Веничка, довольный произведённым впечатлением, заканчивает рассказ.
— В общем, мы — в дерьме! Даже с потолка капает. К аппаратуре не подберёшься. Так до утра и просидели во всём этом.
— А как же английский разведчик? — справляясь с весельем, спросил приятель.
— Упустили его…
— Жалко!
— Мне тоже. Его в ту ночь поэты скрутили и по очереди, понимаешь… Больше в наш город — ни ногой! Дом тот поэты спалили и подались во «Дворец пионеров». С тех пор я их всех ненавижу! Ты представь, из-за этой сволочи всю ночь в дерьме просидеть!
Веничка ещё долго кипятился, изрыгая проклятья в адрес криво ориентированных советских граждан, примеряя к ним десять «казней египетских» и дополняя собственными вариантами наказаний за мужеложство. Причём, классическое оскопление он отмёл сразу, как излишне гуманное, отдавая предпочтение старым методам, почерпнутым из ротапринтного издания «Молота ведьм». Герман, не любивший насилия, попытался направить друга в конструктивное русло.
— Веничка, ты бы на них не обижался. Они и так природою наказаны. Поверь, без них наша жизнь была бы унылой!
— Да ладно тебе! — с обидой парировал друг, прервав описание средневековой машины пыток.
— Серьёзно! Когда я в институте играл в оркестре, то он чуть ли не на треть состоял из «голубых», и, кстати сказать, — были они далеко не худшими музыкантами. Ты думаешь, чьи песни детишки распевают: «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолёте», а вот это: «Голубой вагон бежит, качается…»
— Постой-постой! Выходит и мультфильм про голубого щенка тоже их?
— А ты думал!
— Надо же, а моему сыну он нравится…
— Моему — тоже. Так что, Веничка, вся современная музыкальная культура вытекает из прямой кишки.
— Фу, мерзость! А я, дурак, его в музыкальную школу отдал! Может, пока не поздно, перевести в театральную студию?
— В студию я бы не рекомендовал. Поверь, там ещё хуже! Жана Маре помнишь? Ну, того что в «Трёх мушкетёрах» баб портил…