Вежливый Поскотин по очереди танцевал со всеми дамами, и дважды — с готовой расплакаться Натали?. Наконец, он позволил себе пригласить Ольгу. Больше он её не отпускал. Молодые люди неожиданно для самих себя как-то по-детски потянулись друг к другу, будто одноклассники, впервые ощутившие зов пробуждающейся плоти. Они весело щебетали, легко и задорно танцевали, наперебой произносили тосты, шутили и от души смеялись. Вскоре парочка ощутила перемену в настроении своих друзей. Герман и Ольга, взявшись за руки и тяжело дыша после очередного быстрого танца, стояли напротив дивана, на котором сидели испуганные гости. Хозяйка, прижав ладони к губам, с ужасом смотрела на подругу.
— Ольга! Что с тобой? — не отнимая рук от лица, в полной тишине произнесла Надежда. — А как же Миша?
Радостное свечение, исходившее от молодых, погасло. Так случается у влюблённых подростков, которые, задержавшись на вечернем сеансе, встречают у дома перепуганных родителей. Руки разжались. Герман отступил в тень серванта, а Ольга устало опустилась на диван.
— Ничего не случилось, Надюша… Ничего. Просто вспомнила молодость… Всё нормально…
— Надеюсь, — с оттенком недоверия ответила подруга.
Неловкость длилась недолго. В комнату вошла средних лет женщина в верхней зимней одежде. «Надежда, почему дверь не заперта?» — спросила она, поздоровавшись с компанией. Хозяйка квартиры, бросившись к матери, быстро защебетала, помогая ей снять пальто и усаживая за стол. Немного поворчав, её мать присела к столу. Вскоре подали чай. Эмоции постепенно приходили в норму, и молодёжь стала откланиваться. Поскотин, договорившись с Мочалиным пересечься на остановке, вызвался проводить Ольгу.
Улица встретила их искрящимися сугробами и вечерними звуками московской окраины. Герман и Ольга бесцельно бродили по тропинкам, заглядывали в запорошенные снегом школьные дворы и, дурачась, толкали друг друга. Их поведение ничем не отличалось от любовных игр десятков других пар, гуляющих в эту зимнюю ночь по «намоленным» вечными чувствами тропинкам. Итогом их недолгого блуждания стал единственный поцелуй, который они подарили друг другу в надежде никогда его не повторять. Двое, мужчина и женщина, стояли совершенно ошарашенные собственным поступком, словно предчувствуя неминуемую расплату за разгорающийся на холодном ветру огонь запоздалой любви.
На остановке Поскотина ожидал околевающий от холода Вениамин, который не замедлил высказать ему свои претензии и за опоздание, и за адюльтер, и даже за несвоевременный приход Надиной мамы, которая, вовремя уловив в глазах оставшихся вдвоём молодых людей греховные помыслы, решила заночевать у своей дочери. Германа покоробило непривычное слово «адюльтер». Обмениваясь колкими «любезностями», друзья запрыгнули в подошедший троллейбус и, подъезжая к остановке со стоящим вдалеке служебным автобусом, разругались окончательно. Смешавшись с сослуживцами, они демонстративно зашли в салон через разные двери. Веник сел впереди со старостой группы Сашей Намёткиным и тут же принялся обсуждать с ним отмену военного положения в Польше, а его друг молча занял место на заднем сиденье рядом с Петей Царёвым. Бывший комсомольский вожак, оправившийся от страхов за свою карьеру после инцидента на сборах, читал статью закрытого ТАССовского сборника об испытаниях самого большого в мире самолёта «Руслан». Дочитав до середины, Царёв не выдержал и, тряся в руках брошюрой, обрушил на соседа бурю восторженных эмоций.
— Ты представляешь, старик, 170 тонн берёт на борт! Какая махина! — орал он на ухо соседу, пытаясь перекричать шум двигателя львовского автобуса. — Это же вес нашего стратегического бомбардировщика Ту-160! В него могут войти десять автобусов, битком набитых разведчиками, или… или три динозавра с детёнышами!
Герман, которому романтическое похмелье мешало вступать в полемику, решил отделаться вежливым уточнением, в котором он довел количество динозавров до четырёх.