— Хотелось бы открыть ресторан, — доносился басовитый голос Мочалина.
— А мне — литературное кафе, с маленькой сценой и двумя туалетами в бронзовом декоре, — вторил ему Михаил.
Изредка содержательная беседа прерывалась звоном бокалов, после чего, спотыкаясь о поглощаемую закуску, возобновлялась.
— …по телевизору одни съезды и комсомольские стройки. С утра передали, мол, с космодрома Байконур осуществлён пуск ракеты-носителя «Союз-У», которая вывела на орбиту очередной спутник. Зачем мне этот космос, если я даже машину купить не могу? А секс?.. Я спрашиваю, а где наш секс?.. Ты хоть раз им занимался?
— Ни разу!
— То-то! Вот она наша советская действительность!
— … все бабы — дуры! Это доказано наукой! Я об этом в «Махабхаратах» читал…
Снова звон бокалов. Дятлов раскуривает вторую папиросу и пристаёт к Поскотину с расспросами по поводу его впечатлений об Афганистане. Герман сначала нехотя отвечает, потом увлекается и, наконец, бурно жестикулирует, с головой погружаясь в воспоминания. Постепенно пепельница наполняется окурками. В соседней комнате с пугающей регулярностью слышится звон бокалов. Наконец, доносится глухой удар. Через минуту Дятлов несёт на себе бездыханное тело хозяина квартиры, а её жилец с трудом выводит на лестничную клетку полуживого Мочалина. На пороге хозяйской квартиры высокую приёмную комиссию встречает Лида в сиреневых колготках и хитоне из полупрозрачного жоржета, прихваченного английскими булавками. От неожиданности Дятлов роняет тело. Лида ударяется в плач и скрывается на кухне.
Поздний вечер. «Бермудский треугольник» пьёт чай в квартире отставного матроса и слушает хозяйку, которая, всхлипывая и размазывая слёзы, корит судьбу, излагая перипетии своей жизни с талантливым, но непутёвым супругом. Дятлов участливо кивает, пытаясь разглядеть женское потаённое за греческим хитоном. Перехватывая его взгляд, Лида, шмыгая носом, повествует об их с Мишей задумке показать гостям сцены из трагедий Эсхила, которые они репетировали на втором курсе театрального училища. Исповедавшись, женщина снова рыдает, а возбуждённый Шурик, незаметно делая отмашку друзьям, гладит актрису по сиреневому колену, настаивая на немедленном открытии театрального сезона.
Во дворе трезвеющих Германа и Веника встречает метель с холодным пронизывающим ветром. Друзья зябко ёжатся и, пожав друг другу руки, расходятся. Веничка едет к Надежде, а Поскотин, возвращается в съёмную квартиру, где, не раздеваясь, падает на диван.
В начале первого ночи раздался звук корабельной сирены антивандального телефона. Заспанный жилец, поминая недобрым словом Александру Коллонтай и её аппарат правительственной связи, спешит в темноте на звук и поднимает массивную холодную трубку. Подёрнутый металлом женский голос интересуется: «Кто у телефона?»
— А вам кого надо? — раздражённо вопросом на вопрос отвечает Поскотин.
— Германа! — звучит на том конце линии.
Поскотин, точно ужаленный, отбрасывает эбонитовую трубку и в недоумении смотрит на неё. «Кто мог узнать номер моего телефона, если я его сам ещё не знаю?» — задаётся он резонным вопросом.
— Алло! Алло! — стреляя грозовыми разрядами, дребезжит мембрана старинного аппарата.
— Да, слушаю, — решается ответить молодой человек.
— Гера, это ты?
— С утра им был.
— Герочка, это я!
Наконец, абонент сквозь шелуху помех опознаёт до боли желанный голос.
— Ольга?
— Герка! — радостно захлёбыватся мембрана, скупо транслируя буйство женских эмоций. — Герочка, милый, я у Надюши. Веничка дал твой номер телефона.
При слове «милый» у Германа подкашиваются ноги и сладострастно урчит пупочная чакра.
— И Веничка здесь, — продолжает радовать Ольга. — Он уже спит с Надей!
— Подлец! — реагирует возбуждённый Поскотин.
— Ничуть! Он с Надюшей перебрал, и ему стало плохо. Мы его искупали в душе и теперь он спит, а Наденька его согревает.
Герман молчит. Разрывая на части разум, из непотревоженных глубин его сознания, всплывают древние инстинкты, вспенивая кровь и распугивая мысли.
— Гера, ты меня слышишь?
— Да!
— Я тоже хочу!
— Чтобы я к тебе пьяным пришёл?
— Нет! Чтобы я могла тебя согреть!.. Не молчи!
— Я не молчу. Я… мёрзну!
Поскотина трясёт озноб. Его дух, теснимый пожаром разгорающейся любви, готов покинуть тело и вырваться в темноту квартиры.
— Д-д-д-да! — стучит на том конце провода.