Вскоре Надежда, радостно блеснув бусинками близоруких глаз, увела за руку впавшего в уныние Мочалина. Герман, оставшись один в незнакомой компании, присел на диван рядом с книжными полками, уставленными толстыми потрёпанными журналами. Взяв наугад затёртый номер «Иностранной литературы», он стал бессмысленно переворачивать страницы.
— Грустите? — участливо спросил его пожилой мужчина с сединами на густых крупной волны волосах.
— Да нет, привыкаю, — ответил молодой человек, испытывая невольную симпатию к подсевшему к нему ветерану с орденскими планками на груди. — На фронте, батя получил? — указал он на символы мужества и доблести.
— А где ж ещё?.. Гляжу, и ты пороху понюхал?
Поскотину, вконец запутавшемуся в своих амплуа по прикрытию, вдруг нестерпимо захотелось, признаться этому, несомненно, достойному человеку, но он сдержался.
— Не успел пока-мест…
— Странно, первый раз ошибаюсь. Ну, не бандит же ты! У всех, кто людей жизни лишал, на лице отметины остаются.
— И какие же?
— Разные… В глазах что-то… то ли морщинки книзу сбегают, то ли веки тяжелеют…
Притворщик, мгновенно расслабив глазные мышцы, вопросительно взглянул широко раскрытыми почти детскими глазами на ветерана.
— Тьфу, притворщик! Да перестань паясничать, коли врать не умеешь!
Поняв, что переиграл, начинающий разведчик добавил к своему выражению лёгкий налёт суровости, отчего стал похож на тронутого умом блаженного. От разоблачения его спасла Альбина, тащившая за руку упирающегося мальчугана.
— Па, посиди пять минут с внуком, пока он успокоится! Всех на кухне достал: то в крем рукой залезет, то салат на пол уронит!
Ветеран сгрёб в охапку извивающегося внука и тот час отвесил ему подзатыльник, который ничуть не испортил отроку хорошее настроение.
— Ну, Па! Опять ты со своей казарменной муштрой! Хоть бы раз внуку ласковое слово сказал.
— Я не Макаренко, но так разумею, что строгость из ребёнка человека лепит, а потворство — скотом делает, — огрызнулся дед.
— Папа! — в отчаяние крикнула Альбина, — Ты хотя бы в Новый Год не капал мне на мозги!
— Иди уже! — властно скомандовал отец, одною рукою направляя Сёму в загон своих длинных скрещенных ног.
Только сейчас Герман заметил, что вместо одной руки у ветерана — протез в чёрной перчатке. Перехватив его взгляд, старик коротко буркнул: «Под Вязьмой, вот так-то», затем, повернувшись к внуку скомандовал: «А ну-ка, Семён, встань смирно и прочти дяде отрывок из семейного устава!» Сёма, вытянувшись в струнку и чудовищно грассируя, принялся декламировать:
Ветеран, довольно улыбаясь, повернулся за поддержкой к единственному зрителю. Герман состроил на лице умильно-восторженное выражение, между тем как юное дарование, качаясь на тонких ножках, продолжило:
— Ну, как? — поинтересовался ветеран по завершении выступления.
— Замечательно! — слукавил Герман, не уловивший смысла в весьма посредственных, на его взгляд, стихах.
— Друг мой, Марек Вейцман сочинил. Простой учитель физики из Черкасс, а какой талантище!
— Что ж в этих стихах выдающегося? — не выдержал собеседник, украдкой наблюдая, как внук ветерана, перешагивает через устроенный дедом загон и на цыпочках крадётся вон из комнаты.
— Эх, сопливое вы поколение, — вздохнул старик, выпрямляя ноги — не видите, отчего падаете и почему летать разучились!
— От чего же и почему? — насмешливо спросил представитель «сопливого поколения».
— Давай сначала познакомимся, молодой человек. Меня зовут Симон Столберг… Симон Аркадьевич, полковник запаса.
— Майор Поскотин, — выпалил и тут же зарумянился в очередной раз «проколовшийся» разведчик.
— Да ладно, не тушуйся, никому не скажу. Звать-то как?
— Германом.
— Послушай, служивый, — ветеран пытливо взглянул ему в глаза, — тебе не кажется, что мы вырыли себе яму, куда наша с тобой страна непременно свалится и расшибётся вдребезги!
— Ни в малейшей степени! — уверенно, но вместе с тем холодно ответил Герман, освобождаясь от привычного его поколению преклонению перед ветеранами войны. — Если уж вы Гитлеру шею сломали, то мы как-нибудь справимся с нашими пустячными проблемами.