Люсьен Бонапарт в своих мемуарах (со слов брата Жозефа) описывает беседу, которую в это время первый консул имел со старшим братом Жозефом. Жозеф пришёл убедить Наполеона в том, что Бернадот — умный и порядочный человек и что ему следовало бы подыскать какое-нибудь подходящее занятие.
— Так-так-так, — произнёс первый консул, — если эта дурная южная голова не прекратит осыпать моё правительство упрёками, то вместо какого-нибудь назначения, о котором он ходатайствует, я прикажу его расстрелять на площади Каррузель.
— Вы хотите, чтобы я с этим пошёл к нему? — спросил Жозеф.
— Нет, — уже более благодушно сказал Наполеон, — это совет, который я даю вам, его другу и свояку, чтобы вы посоветовали ему вести себя поумней и осторожней.
Жозеф пожал плечами, пошёл к Бернадоту и пересказал свой разговор с братом. Занесённый над головой меч снова просвистел мимо. Угрозы со стороны диктатора были всего лишь словами, и посягнуть на жизнь Бернадота он не смел. Но отношения между соперниками от этого лучше не стали.
10. НОВЫЕ НАЗНАЧЕНИЯ
Есть два рычага, которыми можно двигать людей, — страх и личный интерес.
В июне 1802 года первый консул предложил Бернадоту пост губернатора и главнокомандующего французскими войсками в Луизиане, уступленной Франции по миру с Испанией в мае 1801 года, и Бернадот немедленно это предложение принял. Он понимал, что Наполеон избавлялся от него, но это было лучшее из того, на что он мог рассчитывать в своём положении, и с энтузиазмом взялся за подготовку к отъезду А. Блумберг пишет, что генерал всё ещё питал надежду на то, что таким образом ему удастся уйти из-под властной опеки первого консула. Бернадот потребовал выделить ему для отправки в колонию 6000 солдат, которых он намеревался содержать в Луизиане за счёт местных и собственных средств в течение двух лет. Наполеон это требование отклонил, и Бернадот, обиженный отказом, уехал с женой лечиться и отдыхать на воды в Пломбьер. В августе 1802 года в Луизиану уехал генерал Виктор, а потом начались дела с разоблачением антиправительственного заговора в Западной армии.
Летом 1802 года в штабе бывшей Западной армии, офицеры которой проявляли недовольство её роспуском, Амьенским миром с Англией, подписанием конкордата и вообще политикой Наполеона, полиция раскрыла агитационный центр, который выпускал памфлеты с критикой Наполеона. Памфлеты, выходившие в красно-синих обложках, называли первого консула тираном, узурпатором и дезертиром. Савари, шеф личной полиции Наполеона, как гончая, почуявшая добычу, набросился на это дело, надеясь снова добыть улики против Бернадота. Включился в поиски врагов консула и старый друг Бернадота генерал Даву, которого Наполеон сделал шефом ещё одной секретной полиции, наделив его самыми широкими полномочиями.
А началось всё с того, что в адреса военных в мае стали поступать брошюры, вложенные в красно-синие конверты. Брошюры содержали материал с призывом свергнуть диктатора Наполеона, и их получил даже военный министр Бертье. Когда об этом доложили первому консулу, тот дал приказ начать секретное расследование, которое вёл сначала парижский префект Лют Дюбуа. Неожиданно в парижскую полицию с заявлением пришла молодая женщина, которая рассказала, что её любовник капитан Огюст Рапатель и адъютант генерала Симона, находившийся в Париже в отпуске, получил из Ренна целую пачку красно-синих брошюр. За расследование взялся также префект Ренна Мунье, и поскольку Рапатель был родственником генерала Моро, то Мунье тут же взял его на подозрение. Министр полиции Жозеф Фуше, симпатизировавший в этот момент якобинцам, с самого начала выдвинул версию о том, что к памфлетам причастны роялисты, подделавшиеся под стиль якобинцев, и начал собственное параллельное расследование в Сен-Мало (Бретань).
Скоро, однако, Мунье удалось выйти на след типографии, отпечатавшей брошюры, а также на человека, отправившего пачку с брошюрами капитану Рапателю в Париж. Последовали аресты, среди которых оказались два адъютанта Бернадота — Фуркар и Марбо — и младший лейтенант Бертран, ответственный в армии за почтовую связь, а значит, и за т. н. чёрный кабинет. Лейтенант успел сжечь все уликовые бумаги, и подозрение Мунье стало концентрироваться на генерале Симоне. Префекту удалось так обработать генерала, что тот был вынужден назвать автором двух памфлетов себя, а в сочинении третьего антинаполеоновского опуса был вынужден сознаться Бертран. Оба офицера категорически утверждали, что никакие другие люди в заговоре не участвовали.