— Ты не ус-та-ла⁈ — пропыхтел я, бог весть в какой раз, бурно извергаясь в ее жаркое лоно серией яростных толчков.
— Ну что вы, ба-рин! Как мож-но⁈ — откликнулась Василиса, закатывая глаза, в преддверии очередного подкрадывающегося оргазма. — Вы толь-ко не ос-та-на-ААА!..
— Про-сил же: на ты!
— Да, барин… Ах… ах… ах… Как же мне хо-ро-шо!..
Наше бурное соитие происходило, разумеется, в родовом доме Савельевых, куда я решил наведаться через неделю с начала исполнения квеста, чтобы чутка передохнуть и выпустить пар.
Кроме накопившейся за неделю моральной и физической усталости, для визита в отчий дом накануне у меня появился и законный основательный повод. Благодаря сбору мутагена, и ежедневному исполнению через это дело от тридцати до сорока частных заданий, приток живы в мой Запас(как и обещал ушлый союзник — граф) подскочил в несколько раз, и вчера в полдень объем живы в Запасе перевалил ключевой рубеж в десять миллионов. И уже ночью (после освобождения последнего за день алтаря), когда укладывался на боковую в хранилище, ожидаемо, мне прилетел системный запрос с предложением апгрейда до седьмого уровня. Я, разумеется, согласился. И вуаля — появился законный повод для триумфального возвращения в отчий дом…
Кстати, на обратном пути я невольно отметил ряд позитивных изменений, за короткий срок случившихся на отбитых у выходцев с Изнанки землях. Во-первых, существенно (буквально в разы) снизилось поголовье затаившегося в подземных норах тварей изнанки — хотя я, разумеется, нацелившись наполнить мутагеном очередной контейнер, выбрал для возвращения домой новый, еще не хоженый нами, маршрут. Причем, чем ближе мы с Заразой приближались к вотчине рода Савельевых (земли которой я освободил в первую очередь), тем меньше окрестных тварей откликалось на Манок пита. А на последним поле, перед частоколом родного села Савельевки, и вовсе из-под земли не показалось ни одной зубастой хари. Во-вторых, в деревнях и селах, попадающихся нам на пути, я стал замечать признаки возвращения к брошенному жилью крестьян. Где-то раздавались глухие удары плотницких топоров, где-то звонкие — кузнечного молота о наковальню. А в деревушках близ границы родовых земель услышал даже рев недоенной скотины. В-третьих, апофеозом всех вышеозначенных наблюдений стал встретивший меня глухой, отремонтированный частокол вокруг Савельевки. И мне пришлось потом реально уговаривать запершихся за глухими тяжелыми воротами стражников, чтобы утомившихся путников пустили наконец в село, освобожденное, к слову, нами же от тварей всего неделю назад… Это все я к тому, что жизнь, казалось бы, на корню изведенная в землях, захваченных выходцами с Изнанки, после освобождения мною алтарей Единого, начинала постепенно как-то сама собой восстанавливаться на окружающих их территориях.
Увы, никого из знакомых в карауле при вратах не оказалось, и одними уговорами прийти к консенсусу с охраной села мне не удалось. До заикания шокированные видом кровожадно скалящегося снаружи грома-быка стадии король служивые напрочь отказывались включать голову (ведь стоило мне отдать приказ своему рогатому тарану, и от преградивших нам путь ворот осталась бы лишь груда поломанных досок) и впускать нас внутрь… Разумеется, рушить недавно отремонтированный заборчик я не стал, а поступил проще и элегантней: скастовав стойку Рывка батута, попросту перемахнул ворота семиметровым прыжком. И, опускаясь уже на той стороне, призвал в руку топор и, в падении, напополам разворотил лихим ударом удерживающий створки дубовый брус.
Прыснувшая тут же в стороны стража по изумрудной вспышке в момент удара топором мгновенно признала вернувшегося из похода молодого барина, и больше нам с Заразой препятствий на дальнейшем пути не чинила.
Благополучно миновав село, мы знакомой тропкой поднялись на горку и, осыпая желтую осеннюю листву, проломились сквозь садовые деревья. А у крыльца дома неожиданно были с помпой встречены мачехой… Уж не знаю как эта грымза прошаренная прочухала о нашем приближении, но Стефания Власовна успела выскочить из дома не только со свитой, но и организовала даже традиционный каравай с солонкой на макушке, поданный, как положено, в поклоне на рушнике, кем бы вы думали? — ну, разумеется, моей Василисой.