— Вот теперь, барин, вам можно одеваться, — улыбнулась Василиса, закончив с последним ногтем, и первой поднялась на ноги.
— Слушай, а ты часом воду руками подогревать не умеешь? — спросил я, знакомым макаром пеленая ноги сперва в чулки, а потом натягивая поверх них короткие шаровары.
— Увы, нет, — грустно потупилась служанка. — Технику с такой стойкой дозволено лишь личной прислуге барина постигать. Мы же с мамой из общей обслуги дома…
— Погоди, а та женщина, с которой ты у печки тусовалась…
— Туса…что?
— Забей!.. В смысле, готовили вы с ней вместе. Это, ведь, твоя мама была?
— Барин, а как вы догадались?
— Вот такой я у тебя догадливый, — хмыкнул я, натягивая на ноги уже сапоги. — Цени!
— Ой, барин, я очень-очень ценю ваше внимание!
— Ну тогда технику подогрева воды осваивай. Потому как шибко понравилась ты мне, Васька, и в личную прислугу я тебя перевожу, — торжественно объявил я, поднявшись на ноги. И выхватил из рук остолбеневшей Василисы свою сорочку.
— Но как же матушка ваша, и Алена Петровна?.. Они мне не дозволят… — отморозилась служанка, когда, заправив сорочку в штаны, я снова переключился на тестирование плаща.
— А мы и спрашивать у них не будем, просто перед фактом поставим — всего и делов-то, — хмыкнул я, энергично вращая корпусом и руками, «упакованными» в плащ.
Несмотря на толстую кожу, непривычно-громоздкая верхняя одежда ничуть не сковывала моих движений. Слегка раздражал лишь легкий скрип кожи во время движений — но этот дефект, интуиция подсказывала, будет докучать лишь по первости, вскоре толстая кожа размягчится в местах частых сгибов, и скрип пропадет.
— Как это? — охнула, схватившись за щеки, моя впечатлительная собеседница.
— Ща в спальню мою пойдем, где ты, на правах горничной, останешься со мной, типа, сказку на ночь рассказывать, — продолжил я рушить устои отчего дома. — О! А так ваще зачет! — невольно вырвалось у меня в догон, когда, накинув на голову кожаный капюшон, я ощутил себя в плаще почти также козырно, как в оставшемся на далекой Земле старом добром пуховике.
— Но как же маменька ваша?.. Она ж строго-настрого наказала вернуться, как только оденетесь, — снова затянула свою волынку Василиса.
— Да пошла она! Указывать еще мне тут будет!
— Но…
— Василиса, — перебил я, снимая плащ, в котором, из-за царящей в закупоренном доме духоты, даже за пару минут примерки я уже прилично так взопрел, — ответь мне: я кто?
— Вестимо кто — барин вы.
— Ну а коль я сам барин, значит, с прибором могу положить на решение барыни. Так?
— Вы можете, да, — очаровательно зарделась смущенная «прибором» служанка. — А я… мне…
— А тебе я — твой барин — приказываю проводить меня в спальню. И точка! — припечатал я.
— Слушаюсь, барин, — прошептала разом сникшая девушка. Ее губки задрожали, а из глаз брызнули слезы…
— Блин, Василиса, че не так-то! — возмутился я. — Ведь мы ж с тобой только что тут, как кролики угорелые, пыхтели… Ты явно была не против, тебе все понравилось. А теперь я зову тебя в спальню, на нормальную кровать — но, вместо радости, с какого-то фига, наблюдаю рыдания. Че, блин, происходит, а?
— Ба-ба-барин, не гнева-вайся, — сквозь всхлипы запричитала Василиса, — но та-там же ж чу-чудища…
— Когда мы с тобой по дому шли, ты много чудищ видела?
— Не-нет, — мотнула девушка головой, — то-только в конце…
— Да не было там никого в темноте, — отмахнулся я, — тебе показалась.
— Во-воля ва-ваша, ба-барин…
— Да че ты заладила! — вспылил я, но уловив панику в глазах служанки, поспешил объясниться: — О тварях изнанки можешь не беспокоиться, их ни в доме, ни в ближайших его окрестностях точно нет. Мы с За… то есть, сам я днем всю зубастую живность возле дома на корню извел. А если какая приблуда вдруг сюда заявится, я тут же ее приближение почувствую, спущусь и кончу вражину… Василиса, ты уровень мой видеть можешь?
— Да как же ж⁈ Вы ж!..
— Я дозволяю, смотри!
Глазу у Василисы послушно сузились, и я на мгновенье ощутил волну легкой щекотки, пробежавшую по всему телу.
— О-оо! Барин! — глаза осознавшей мою реальную крутость девушки обратно округлились.
— Че, веришь теперь?
— Верю, барин, — закивала робко улыбающаяся мне девушка.
— Вот и ладушки. Веди тогда в спальню барина своего…
Когда мы уже шагали по коридору еще секунду назад улыбающаяся Василиса вдруг снова разом сникла и тяжко вздохнула.
— Ну че опять не так? Говори! — потребовал я.
— Мама… Моя мама… Она ж не знает, что мы с вами…
— Ладно, считай уговорила, — развернувшись я поволок девушку в сторону лестницы. — Пошли навестим родительницу твою. Заодно и пожевать с собой наверх что-нибудь прихватим. Вы ж там в горшочках что-то готовили?
— Ужин.
— И че у нас на ужин?
— Суп грибной, и кажа на меду с толчеными лесными ягодами.
— Вот и зашибись, ща заценим.
— А?..
— С барыней я все разрулю, не бздой… Блин, мне даже интересно стало на рожу ее посмотреть, когда я ее прилюдно лесом пошлю.
— Барин, может ну его, давайте лучше в спальню пойдем…
— Позняк метаться, Василиса. Сама маму проведать просила.
— Но…
— Да все уже, мы, считай, пришли… Лезь давай. Только аккуратней там. Стой на месте, жди меня…
— Ой, а что это… Фу! Какая вонь!
— Говорил же на месте стой!.. Блин, сам виноват, не надо было лампу давать…
— Откуда здесь столько какашек?
— Несварение у кого-то случилось. Экстренная ситуация. Форсмажор!
— Форс…что?
— Забей!.. Да где же этот гребаный гвоздь?.. Ага, вот он, паразит… Ну вот, Василиса, добро пожаловать обратно в подвал.
Глава 32
Глава 32
— Да много-ль я знаю-то… Вам бы, барин, лучше матушку обо всем ентом безобразии расспросить. Барыня-то, уж подано, лучше меня все про всех знает.
— Ты ж слышала: как мы с ней вчера поцапались?..
— Да уж! У меня аж сердце в пятки ушло, когда она на вас ругаться начала…
Мы с Василисой лежали в моей огромной постели, а из распахнутого окна, вместе с утренней свежестью и первыми робкими лучами восходящего солнца, доносился восторженный щебет какой-то чудом пережившей нашествие тварей изнанки отважной пичуги.
Окно я распахнул еще ночью (разумеется, вместе с наружными ставнями), когда мы, сбежав из подвального убежища, вернулись наверх в мою спальню, в пыльной духоте которой, без притока свежего воздуха, находиться оказалось реально опасно для жизни. И, дабы не загнуться от астмы, пришлось устраивать среди ночи спасительный сквозняк.
Несмотря на случившийся в подземелье скандал, Василиса успела раздобыть нам по пайке ужина, и даже донесла, не расплескав, полученные от своей маменьки миски наверх. Потому спать мы завалились на сытый желудок.
Как водится, сперва занялись любовью. Потом, обнявшись, заснули под теплым пуховым одеялом, убаюканные страстным сексом и притоком кислорода из распахнутого окна…
А минут пять назад, практически одновременно, мы проснулись. Очаровательно зардевшаяся в рассветном полумраке Василиса попыталась тут же сбежать — дескать, не дело прислуге ляжки тянуть в барской постели. Но я ее, естественно, удержал рядом и, дабы не рыпалась, занял делом… Нет, не тем, о чем вы подумали. Любовные утехи с очаровательной крошкой усилием воли я задвинул на задний план, сейчас же стал пользовать служанку исключительно, как доступный источник ценной информации.
— Ой, да брось, — досадливо поморщился я. — Это лишь понты одни с ее стороны были…
— Пон…что? — смешно захлопала ресничками Василиса.
—…Сейчас реальной силы у мамаши нету, — продолжил я, отмахнувшись. — Я это знаю. И она знает, что я это знаю. Марку, просто, перед челядью своей пыталась удержать, вот и подняла хай на ровном месте.