После ветреных морских просторов плыть по реке было легко и удобно. Длинноногий промерял глубину и указывал Сколу Кормщику на опасные мели. Я уже расслабился и подставил лицо поздним солнечным лучам, когда из-за речного поворота выскочила большая лодья с серыми парусами. За ней виднелись еще две такие же.
Избегая схватки, Орм повернул в полузаросшую речушку. Конечно, ему было виднее, когда нападать, а когда убегать, но столь позорный поступок возмутил многих.
– Не пристало нам так себя вести, – лениво шлепая веслом по тихой воде, бурчал Трор. – Уж лучше погибнуть в жаркой забаве Скегуль, чем прятаться, подобно трусливым зайцам.
Мне тоже было обидно. Как могли какие-то жалкие лодейки устрашить Орма?! Мы были детьми Волка, излюбленными воинами богов и бежать пристало не нам, а нашим врагам!
– Что с тобой, Хаки?
– Разве я учился у старого Ульфа игре в прятки? – спросил я.
Орм сощурил желтые, будто янтарь, глаза:
– Вижу, ты учился всему, кроме послушания! Его рука взметнулась, пальцы сжались в кулак, но мне не пришлось уворачиваться. Черный Трор перехватил его запястье до того, как кулак успел опуститься, и, отведя руку ярла[23] в сторону, угрюмо признал:
– Хаки прав, Орм. Негоже бить родича за правду.
Отец сверкнул на него глазами, однако в драку не полез.
– Ты глупее курицы, Черный! – прошипел он. – Хочешь драться? Думаешь, Вольдемар, конунг Гардарики[24] простит нам смерть своего воеводы?
– Воеводы? – Лицо Трора вытянулось.
– Да, воеводы Сигурда, родича погибшего Трюггви! Иль ты не слышал, что Сигурд уже давно служит конунгу Гардарики? Может, ты не признал его лодей? Мы можем победить, но после этого придется забыть о землях эстов, вендов и бьярмов. Вольдемар берет с них дань и держит крепко, будто железной рукавицей Тора. Его врагам нет удачи на этих берегах!
Он оттолкнул опешившего хирдманна, прошел мимо притихших викингов на корму и, мгновение помедлив, произнес:
– Но дети Волка не прощают обид. Мы возьмем с Гардарики плату за унижение.
Лица викингов просветлели, и у меня на душе полегчало. Отец вовсе не струсил, а с мудростью настоящего хевдинга все продумал заранее.
– Эй! – крикнул с носа зеленоглазый Фрир. – Глядите!
Орм одобрительно кивнул:
– Мудрый Один услышал мои слова. Он посылает нам добычу и возможность отплатить конунгу Вольдемару за унижение. Вперед, дети Волка! – и указал на замершие на отмели маленькие детские фигурки.
Напали мы, как всегда, молча. Дети даже не успели всполошить словенскую деревню, поэтому мы ворвались в открытые ворота, будто ураган. Только Черный со своими людьми немного задержался на берегу. Перепрыгивая через кочки и стараясь не отстать от Орма, я слышал его раздраженный голос и жалкие вскрики его жертв. Трор, как и мой учитель Ульф, был из рода Бирса – медведя. Он необычайно легко приходил в ярость, зато трудно останавливался. После жарких битв День, а то и два Черный неподвижно лежал на настиле «Акулы» и стонал. Но в бою ему не было равных. Это им добытые шкуры украшали борт нашего драккара…
Бой оказался на диво легким, а добыча малой, но гнев воинов улетучился, и Орм уже не опасался бунта. Каждый мог похвалиться каким-либо приобретением, и только я ничего не успел раздобыть. Золотые украшения, одежды и меха меня интересовали куда меньше, чем сама схватка, – ведь только в бою я становился ловким и могучим Волком. [25] Но возвращаться без добычи не хотелось, и тут под ноги подвернулась сопливая словенская девчонка. Сперва я не заметил ее, но, когда из объятого пламенем печища выскочила растрепанная женщина и, протягивая вперед руки, побежала прямо на меня, я почуял неладное, опустил взгляд и увидел тощую, жалкую, в разодранной рубахе, с кровавым месивом вместо рта девчонку. Немного подумав, я решил, что уж лучше такая добыча, чем вовсе никакой, и, ухватив словенку за шиворот, поволок, ее к драккару. Сперва она почти не сопротивлялась, а затем, будто обезумев, вывернулась из моих рук и бросилась к горящим домам. Не знаю, что разозлило меня больше – ее желание сбежать или собственная оплошка, – но, не слушая окриков Орма, я кинулся за ней. А нагнав, понял, что больше она не побежит – ее взгляд стал потерянным и равнодушным, как у всех ранее виденных мной рабов. Такие не убегали…
– А-а-а, словенская сучка! – Огромная лапа Трора потянулась к моей добыче.
– Убери руки, Медведь! – заявил я. Черный заворчал, однако не стал спорить, похвалил меня за смелость и отошел. Зато Орму моя добыча не понравилась.
– Ты зря взял рабыню, —неодобрительно скривился он. – Девчонка из словен, а они не прощают. Послушай совета – продай ее, чем быстрее, тем лучше.
Я так и намеревался поступить. После слов отца словенка стала раздражать меня. Хуже всего был ее пристальный, постоянно следящий за мной взгляд. Если б не он, девка была бы замечательной рабой – тихой и послушной. Она выполняла все, что я требовал, и не кричала, даже когда Трор ради забавы пинал ногой ее разбитые губы.
– Покажи, как ты боялась нас, – приговаривал он. – Закрой глаза…
Черный любил рассказывать, как во время нашего набега, зажмурившись и трясясь всем телом, девчонка стояла перед ним на берегу. Трор считал, что она попросту оцепенела от страха, и находил ее тогдашний вид, очень забавным.
– Ну-ка, мразь, зажмурься! – поигрывая топором, приказывал он, но девчонка упорно не закрывала глаз. Даже ночью она смотрела на меня, словно желая как следует запомнить.
– Говорил тебе – убей эту дрянь, – упрекал меня Орм. Я не мог понять, почему отца так заботила маленькая вонючая, то и дело харкающая на настил кровавыми сгустками раба, но его суровый тон вызывал опасения. «Подарю ее матери, – думал я. – Пусть делает с ней что пожелает». Мне нравилось представлять счастливое лицо матери и завистливые взоры еще не доросших до походов братьев, однако Один распорядился моей добычей иначе.
За два дня пути девчонка так ослабла, что едва могла оторвать голову от настила, и я не считал нужным связывать ее. Не связал и возле земли эстов, там, где с драккара можно было разглядеть кусты и коряги на отлогом берегу.
Тот день ничем не отличался от предыдущих. Как обычно, словенка лежала, прижавшись спиной к борту, и не сводила с меня тусклых синих глаз. Ее пристальный взор мешал мне грести, а движения становились какими-то неуверенными и медленными. «Уж не колдунья ли эта малолетка?» – подумал я и тут услышал вскрик Трора. Бросив весло, Черный вскочил и кинулся к корме.
– Держи ее! – перепрыгивая через головы гребцов, орал он. Я тоже оставил весло и посмотрел в его сторону. От неожиданности увиденного мне захотелось зажмуриться. По-прежнему не спуская с меня безумного взгляда, пошатываясь и сплевывая кровь, словенская девчонка стояла на ногах! Как она поднялась – ведали лишь боги, но она не просто стояла, а пыталась столкнуть свое непослушное, изувеченное побоями тело в море. С ее закушенной губы на доски настила капала кровь, ноги дрожали, но она упорно не оставляла своих попыток перекинуться через навешенные по борту щиты. Трор протянул руку.
– Нет! – Девчонка дернулась и нелепо, будто тряпичная кукла, перевалилась через борт. Мелькнули занесенные вверх тонкие руки, тело изогнулось, но глаза все еще смотрели на меня. Окровавленный рот девчонки приоткрылся и что-то каркнул. Волна качнула «Акулу» и вытолкнула словенку за борт. Опоздавший Трор зло ударил кулаком по глухо загудевшим щитам:
– Ушла, гадина!
Орм подошел к нему, поглядел в темную, поглотившую тело рабыни воду и хмуро пробурчал:
– Пусть Эгир возьмет от нас этот подарок. Я ждал этого. Девчонка умрет, а нас ждет долгий путь. Не позволяйте же своим рукам лениться!
Никто и не собирался возражать. Словенка была не такой уж и ценной добычей, чтоб сожалеть о ней, но, проходя мимо меня, Орм покосился в сторону и сжал губы. Это означало крайнюю озабоченность.
24
Речь идет о киевском князе Владимире Святославовиче Красное Солнышко. Здесь его имя и титул переделаны на скандинавский лад. Гардарикой скандинавы называли Русь.
25
В бою берсерки не чувствовали боли или усталости, но после боя наступало бессилие. Оно так и называлось бессилие берсерка.