Он впился губами в ее губы, и новый хмель новым прибоем по-новому охмелил его.
Вдруг она оторвала губы от губ, выскользнула из объятий, шепнула:
«До завтра, милый!..»
Сразу в прежнюю мглу погрузилась комната.
— Встаньте! — раздался голос гипнотизера. — Вернитесь домой, чувствуйте себя бодрым, прилежно работайте над вашим проектом сегодня ночью и завтра днем. Завтра в десять явитесь ко мне и продиктуйте все, сделанное вами.
— Шшшшжжжбум. Ку-ку!.. бум-ку-ку… бум-ку-ку…
Часы пробили двенадцать.
— Неужели только полчаса я провел в этом кабинете! Мне кажется, — целую жизнь, полную радостных видений.
Переверзев ушел от Таубе другим человеком.
IV. ПЕРВОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
— Берта, вы — гениальная актриса! — восхищенно воскликнул Таубе.
— Поневоле станешь гениальной, когда ту же роль с разными партнерами приходилось повторять по несколько раз в день. Но и вы гениальны. Теперь этот дурак продиктует нам свой проект и смету раньше, чем доложит их на заседании. Ну, а этот секретарь Кукушкин все продолжает?..
— Как же он может не продолжать, раз я ему внушил, чтобы после каждого заседания комиссии он приходил и подробно рассказывал ход дела и дебаты по нему…
— Все эти данные я соберу и повезу лично.
Но тут же сознание ее засосала тоска.
— Смогу ли я уехать от Фридриха!..
Все помыслы должны быть направлены на спасение его. Убийственно, что ни она, ни Фридрих не знают, какие улики имеет русское правительство. Быть может, никаких улик, обличающих Фридриха, и нет.
Кто может хлопотать об освобождении Гроссмихеля?
Конечно, его жена. На нее-то и надо натравить Людмил-ку. Эта пройдоха уже добилась того, что во всех газетах напечатано о появлении Берты на варшавском горизонте.
Она сидела, задумавшись, в том же кресле, в котором только что изнывал распаленный страстью Переверзев, и машинально устремила глаза в одну точку.
Вдруг она почувствовала на себе пристальный, властный взгляд Таубе. Вздрогнула.
— Уж не хочет ли он и меня усыпить!
Решительно встала и, не прощаясь, ушла в свою комнату. Заперлась. Разделась. Легла спать, но не спалось. Какая-то тревога закралась в душу: надо бежать от Таубе. Он слишком засматривается на нее.
V. ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ КУСАЕТСЯ
Назавтра к приходу Переверзева была приготовлена стенографистка. Усыпленный инженер, сидя в кресле, ясно выговаривая слова, диктовал наизусть то, что успел написать до сих пор.
Поразительна сила гипнотизма: ведь в бодрственном состоянии Илья Петрович, хоть убейте, не смог бы так гладко припомнить наизусть фразу за фразой весь свой сложный, с массой чертежей и планов доклад.
— Завтра в семь вы принесете сюда портфель, в котором будут чертежи и планы, и продиктуете то, что успеете сработать сегодня и завтра до семи. А сейчас проснитесь. Но не смеете встать с кресла, пока я не позволю.
Илья Петрович раскрыл глаза и увидел Берту. Сегодня сна появилась без музыки, без танцев. Она просто подошла к инженеру, села на ручку кресла, положила руки на плечи и просто, участливо спросила:
— Ну, что, дружок, тебе лучше?
Он ловил ее руки, покрывая поцелуями, по-детски доверчиво глядел ей в глаза и все повторял:
— Берта! Берта!.. Где ты была эти часы, когда мы не виделись?..
— Илья! Я летела в поезде-экспресс к Берлину… Я спешила увидать своего кайзера… Но в назначенный час я опять с тобой…
Она обняла его голову, а он рыдал от избытка счастья на ее груди:
— Я знаю, что ты — мечта, бред, галлюцинация, но… как поразительно реальна она…
— Илья, какой ты смешной, какой ты глупый… Дай руку, я ее укушу… Тебе больно, больно?.. Ну, может ли галлюцинация кусаться… Смотри, остались следы моих зубов. И они не исчезнут в течение нескольких дней…
— Но как же ты можешь в одно и то же время быть и в Радоме и здесь…
— Ах, милый, для любви все возможно.
— Так любишь? Любишь? — и бородатый ребенок со слезами счастья ластился к ней: — Ах, не все ли равно, мечта или явь!
Эти два дня он все время не узнавал себя — словно помолодел, а молодость верит сказке.
И опять в самый разгар ищущей своего разряжения страсти она ускользнула…
Ку-ку!.. Ку-ку!..