скользила всё быстрее, выходя в открытое море, на большую воду, и легко отдираясь от
берега, тянувшегося в отдалении, как тонкая бечева.
Тимофеич разыскал Ванюшку и Степана, которые успели загнать медведя в мурью, в
пустую бочку, служившую ему в дороге логовом. Старик уселся с ними рядом на мотище
канатов, и все трое стали смотреть на знакомую суету и на уходящий берег, от которого, чуть
наклонясь на правый борт, резво отбегала выгорецкая лодья.
При таком-то ветре до Поноя дойдешь скоро, а там рукой подать и до Мезени...
Идем на Мезень!
Сон это или явь?
1 Гохи и магохи, или гоги и магоги, – сказочные кровожадные народы с львиными зубами, верблюжьими
челюстями и телом, покрытым густой шерстью.
Часть третья
ПО ЦАРИЦЫНОМУ УКАЗУ
I. ИМПЕРАТРИЦА НЕ СПИТ
Подводы, груженные битой птицей, венгерским вином и царицыным гардеробом,
растянулись по Царскосельской дороге на несколько верст.
Шел дождь, телеги увязали в топкой грязи, и мокрое вороньё с криком отлетало прочь от
валявшейся по обочинам лошадиной падали.
Ругались извозчики, и отрывистый визг вырывался из большого рыдвана, набитого
старухами, калмычатами, персидскими девками и прочей прислугой, которую велено было
выслать с царицыным обозом в Царское Село.
Карета императрицы следовала шагом в полуверсте от хвоста обоза. Желтые занавески
были спущены на оконцах золоченого возка, потому что царицу Елисавету не радовала
унылая, мокрая окрестность, придавленная опустившимся небом. Колики в животе начались
у императрицы за последним шлагбаумом, ещё у кузниц, и стали переходить в тошноту и
головную боль. Придворный медик Бургав решил пустить царице кровь у Средних Рогаток.
Здесь, против путевого дворца, весь поезд остановился, и персидские девки принялись
таскать в опочивальню перины, тазы и всякую прочую рухлядь.
Извозчики стали табором вокруг дворца. Они распрягли лошадей и залезли под телеги.
Корма им полагались казенные, и репу с хлебом они запивали квасом. Они икали, глядя на
дым, который стал вырываться из печных труб над ветхою кровлей дворца. Они нюхали дым
и дождь и заправляли в рот последние крошки.
Придворный медик Бургав пришел со своим мешком в царицыну опочивальню, когда
больная уже погрузилась в штофные перины. Здесь, в тепле и покое, она сразу почувствовала
себя лучше: тошнота прошла и утихать стала головная боль. Медик уложил обратно в мешок
свои страшные орудия, но оставался у императрицы до вечера. За микстурами и клистирами
он не заметил, как за окном перестал дождь и пасмурный день уже сменился сумерками.
Персидские девки, бесшумно ступая босыми ногами по красному сукну, стали зажигать в
медных шандалах восковые свечи.
Пришла горничная и обкурила весь покой душистым сургучом, после чего медик собрал
свои пожитки и отбыл в отведенный ему апартамент1.
Комната стала наполняться женщинами, накрашенными так же, как нарумянена была
сама императрица. Баба Материна уселась на пол у царицыных ног и, запустив руку под
одеяло, принялась легонечко почесывать царице пятки, покоившиеся на нагретом шелковом
полотне. Баба Материна делала это лучше всех; она чесала пятки ещё императрице Анне, и
потому Елисавета возила Материну за собою повсюду, как и камергера2 Сиверса, лучше
которого никто не мог сварить императрице кофе.
Баба Материна была похожа на покойную императрицу Анну: не баба, а туча, не то что
«кузына Маврутка» – Мавра Егоровна, жена Петра Ивановича Шувалова. Маврутка была
1 Апартамент – помещение, комната.
2 Камергер – придворное звание.
очень близка Елисавете, им обеим было что вспомнить о временах их юности. С тех пор
стареющая Елисавета сильно прибавилась в теле, а Маврутка была так же мелка и
криворожа, и так же шел от неё неприятный запах, смешанный с запахом лаванды.
Царица лежала неподвижно. Под румянами её щеки казались не такими обвислыми, не
таким обрюзглым выглядело напудренное лицо. Дорожная тряска, микстуры, клистиры,
душистый сургуч, пальцы Материны – всё это навевало дремоту, и Елисавета заснула. Затаив
дыхание сидели женщины, собравшиеся у её постели.
Но тихо было в одной лишь царицыной спальне. В остальных покоях шла подготовка к
наступающей ночи. Чтобы приготовить Елисавете кофе, кофейную мельницу вертел камергер
собственноручно. Девки-прислужницы шныряли по проходным и прихожим, по сеням и по
лестницам. Дворцовый лакей шествовал с салфеткой и блюдом в соседний апартамент.
Дворец был трухлявый, хорошо обжитой. Пока тихо было в спальне и во дворце не
началась настоящая жизнь, тараканы шуршали за бумажными обоями и под полом возились
крысы. Но вот императрица встрепенулась и сбросила с себя одеяло. Кому могло показаться,
что императрица спит?.. Ночью не до сна царице. Ведь мало ли что может случиться в
темноте: и с престола низвергнут, как предшественника её, малолетнего Иоанна, и свободы
лишат, и самую жизнь отнимут... Бывало это не раз с царями.
И Елисавета никогда не спит ночью. Ни в Царском Селе, ни в Петербурге, ни здесь, у
Средних Рогаток.
Это хорошо знала чесальщица Материна. Чмокнув царицу в пятку, она укутала её
поднятым с полу одеялом и, не теряя времени, снова принялась за своё дело.
II. БЕРУНЫ С МЕДВЕДЯМИ
Пальцами Материна не чесала, а лишь скользила легким щекотком, словно лебяжьими
перышками веяла она под одеялом, и Елисавете казалось, будто в долгий знойный июльский
день опустила она обнаженные ноги в прохладный источник и говорливые струйки ластятся
у её ног и звенят, как хрустальные рюмки, тесно столпившиеся вокруг бутылки с токайским.
Чистый источник всех цветов красивей,
Всех приятней мне лугов...
Не так ли когда-то пели они на два голоса с Мавруткой?.. И ещё её любимец, Алексей
Разумовский, с глазами, как вишни, вторил им на клавицимбалах1:
Ты и рощ всех, ах, и меня счастливей.
Гор, долин и кустов...
Елисавета щурила глаза, и лучи от горящих в шандалах свеч шли к ней со всех сторон,
окружая её вызолоченным сиянием. Чесальщица ещё легче пошла подушками пальцев по
царицыной коже, затвердевшей в танцах и хождениях на далекие богомолья. Баба Материна
знала, когда легонечко нажать, когда пройтись словно персидским шелком, и в этом знании
было всё её уменье.
– Что, матушка, намучил тебя злодей-медик?
– Нишкни, Маврутка, молчи.
Елисавете не хотелось ни говорить, ни слушать обычного Мавруткиного стрекотания, а
только лежать после перенесенных болей с сощуренными глазами, мысленно отдаваясь
мерному ладу любимой, давно не петой песни.
– И не замолчу, и не замолчу, – затараторила Мавра Егоровна. – Душа слезой
обливается... Чай, одних клистиров вогнал в тебя, изверг, целый десяток...
– Молчи, дрянь, тебе говорю!..
О, коль счастливы желтые песчинки.
Тронуты её стопой...
Но Маврутке надоели неподвижность и молчание. Сидят все как истуканы, словно
покойник в доме. Стоило ей тащиться в Царское Село для того только, чтобы застрять здесь,
в этой мышеловке у Средних Рогаток. Ну и скучища, прости господи!
– Режь меня, казни меня, не замолчу!..
1 Клавицимбалы – старинный музыкальный клавишный инструмент, напоминающий современный рояль.
Елисавета знала, что остановить Мавру Егоровну могла бы только оплеуха, но ей не
дотянуться было до Маврутки, да и лень было пошевельнуться под одеялом.
– Чего молчать мне!.. – всхлипнула Мавра Егоровна. – Не онемела я ещё. Да и тебе,
матушка, грех: не на панихиду мы с тобой приехали. Чего нам в молчанку играть? Я и так-то