окошко клубы табачного дыма.
Тучнеть стал в последнее время ротмистр Косс, седеть стала его бородка, плешиветь
темечко. Пора, пора ротмистру Коссу прочь из Москвы! Мало, что ли, припасено у него
кошелей и котомок?..
Ротмистр Косе подошел к деревянной кровати в углу и осторожно снял с крюка
повешенное над кроватью зеркало. И тогда на месте зеркала обнаружилась небольшая дверь
в стенной тайник. Здесь у ротмистра Косса были сложены его кошели и расставлены многие
золотые и серебряные сосуды, наполненные венецианскими яхонтами, персидскою бирюзою,
крупным жемчугом. Здесь же в сокрыве хранил ротмистр Косе и пергаментный свиток,
писанный голландскими чернилами, немецкою речью, его, ротмистра Косса, рукою.
Ротмистр Косс достал с полки свиток, захлопнул дверку, повесил зеркало на крюк. На
большом столе, на котором ничего не было, кроме четырехрогого подсвечника да
чернильницы с песочницей, развернул ротмистр заветную рукопись, напоминавшую
роскошным своим видом чуть ли не папскую буллу. Золотом были выписаны всё заглавие и
длинное обращение рыцаря Косса из города Далена к могущественнейшему,
милосерднейшему и благочестивейшему государю Священной Римской империи2, мечу
правосудия, алмазу веры и светочу истины. Красные строки были начертаны на пергаменте
киноварью, размашисто и крупно, и их можно было прочитать, отойдя на пять шагов от
стола. Но ротмистр Косс вооружился серебряными очками и припустил по красным строчкам
вскачь, улыбаясь и поковыривая пальцем в стриженой бородке.
«Чтобы захватить, занять и удержать Московское государство... – набегала одна строка
на другую. – Для этого христианского предприятия... Потребная для того первоначальная
сумма... Потом следует занять Можайск... Как только будет захвачена Русская земля... В этой
стране земля тучна, народ покорен, леса богаты горностаем, куницею, соболем, душистым
медом, крупною дичью...»
Ротмистру Коссу, шпиону и предателю, осталось уже немного, чтобы покончить с этим
делом, отнявшим у него столько времени, денег и сил. Он склонил голову набок и, разогнав
над пергаментом свежеочиненное перо, стал плести дальше свое хитрое кружево из ломаных
немецких буковок, размашистых росчерков, палочек и точек.
«Когда благодатью вседержителя ваше императорское величество станет твердою стопою
в Московском государстве, в этой нечестивой стране, – мягко скользило по желтоватому
пергаменту ротмистрово перо, – тогда только турецкий султан убедится, как господь бог
ратует за истинно верующих в сына его Иисуса Христа; тогда только...»
Ротмистр поднял склоненную над рукописью голову и насторожился.
Внизу, в кабаке, казалось под самым тем местом, где сидел сейчас за работой своею
ретивый ротмистр, грохали один за другим тяжелые удары, от которых вот-вот должен был
1 Дьяки управляли делами важнейших учреждений Московского государства и были непосредственными
помощниками, а иногда и заместителями бояр – начальников этих учреждений. Разрядный дьяк – дьяк
Разрядного приказа, центрального учреждения, в ведении которого находились воинские дела Московского
государства.
2 Священную Римскую империю составляли в то время главным образом области нынешней Германии.
обвалиться весь дом.
– Негодница! Дрянь! – распознал ротмистр сквозь гром и крик блекочущий голос
поручика Гревеница.
– Шиш! Нехристь поганый! – выла какая-то баба голосом, хриплым с перепою и
простуды.
Наконец внизу что-то бухнуло так, словно пороховой погреб взорвался под ротмистром
Коссом. И затем весь этот содом сразу выкатился на двор.
Ротмистр Косс вскочил с места и побежал к окошку. По двору, крича во весь голос,
неслась девка Улька, простоволосая и окровавленная. А за нею, поминая всех чертей и
дьяволов, бежал с обнаженной шпагой поручик Гревениц фон Юренбург. Он был без камзола
и шляпы, белобровый поручик с яйцевидной головой, и ноги его путались в длинной рубахе,
которая выбилась у него из коротких штанов.
Ротмистру Коссу не удалось на сей раз закруглить завершительную фразу и поставить
последнюю точку на знаменитом своем труде. Автор «Плана» быстро сунул не совсем даже
еще просохший пергамент под подушку и схватил стоявшее в углу копьецо. Царапая по полу
окованным древком и прыгая через ступеньку, ротмистр ринулся вниз.
На дворе уже кишела почти вся корчма ротмистра Косса. Татарин Хозяйбердей бежал
Ульке наперерез, норовя ее заарканить двойною ногайской петлей. Но Улька не давалась и
бежала прямо на веревку, которую злодейски протянула поперек дорожки жёнка Манка. Вся
кабацкая голь сразу взяла сторону Ульки. Пропойцы, не покидая своих мест в тени
ротмистровых амбаров, швыряли в пробегавшего мимо поручика куски рассохшегося
коровьего помета.
– Усь-усь-усь-у-у-усь!.. – оглушительно уськал поручику вслед распухший и засаленный
мужичина в рваной бабьей кофте, целыми днями валявшийся на земле под стрехою
ротмистровой конюшни.
– Ги-ги-и-и!.. – гикал по-казачьи поручику другой, может быть и впрямь казак, но также
припаявшийся надолго к солодовням и пивоварням ротмистрова двора.
И во всем этом столпотворении никто и не услышал, как скрипнула калитка и на двор к
ротмистру Коссу шагнул молодой человек в малиновой однорядке1 с оттопыренною пазухой.
VII. В ГОСТЯХ У ИНОЗЕМЦА
Улька бежала по протоптанной в траве тропке, не замечая веревки, предательски
подложенной жёнкою Манкой. И, когда девка добежала до веревки, Манка с силой дернула
веревку, и Улька, зацепившись, растянулась на дорожке. Тут ее сразу перенял вооруженный
копьецом ротмистр Косс и собственноручно отволок в угол двора, где и запер в заклетье. А
поручик успел уже тем временем поспорить с пропойцами – завсегдатаями Коссовой корчмы,
на которых стал наступать все с тою же обнаженною шпагой. Пропойцы не давали ему
подступиться; они по-прежнему уськали и гикали и забрасывали поручика кочерыжками,
битыми черепками, песком и сором – всем, чем попало. Но на помощь поручику подоспел
тут ротмистр Косс с татарином Хозяйбердеем, Они отогнали бражников прочь, а у не в меру
развоевавшегося поручика отобрали шпагу и повели его к дому, невежливо подтягивая его
туда за рубаху.
Двор опустел. Стало тихо. Только в дальнем углу выла запертая в заклетье Улька.
Тогда юноша, стоявший у ворот, сунул руку за пазуху кафтана и вынул оттуда книгу,
большую, толстую, без футляра и переплета. Молодчик помялся, потоптался, раскрыл зачем-
то свою книгу и увидел вверху, на обрамленной дубовыми листиками странице, картинку:
каменщика, возводящего палаты. А пониже – рудокоп киркой руду бьет, виночерпий вино
пробует... Далее, на другой странице, два бородача волокут на палке виноградную кисть. А
под бородачами этими, под землею, по которой они идут, мелко-мелко разбежались строчки,
какие-то заморские буковки, невесть какая грамота. Из светлых этих буковок составляется,
наверно, целая азбука. И азбука эта, разложенная по складам, дает речь, никогда не
1 Однорядка – верхняя широкая долгополая одежда без воротника, с длинными рукавами, под которыми
находились прорехи для рук.
слыханную раньше. Как она звенит? И о чем толкует? Вот об этих бородачах с виноградною
кистью? Наверно, о бородачах. И о женщинах с рыластым зверем, и об арапе верхом на
птице, и о портретах, и о ландшафтах... Юноша примял книгу, запихнул ее за пазуху и по
желтенькой тропке зашагал к дому.
Наверху в горнице было открыто окошко. Толстый немчина, сидя на подоконнике, курил
здоровенную трубку. Дымище табачный валил у него изо рта, из носу, казалось даже – чуть