К истории этого времени Зиновий Давыдов вернулся через много лет в повести «Разоренный год». На этот раз героями его книги стали великие патриоты Русской земли Минин и Пожарский, которые возглавили народное ополчение. Через всю бурную панораму разорения русского государства и народной войны с оккупантами проходят образы двух бойких и смышленых русских мальчишек, которые стали очевидцами и участниками важных событий. Судьбы детей и подростков, которые волей обстоятельств оказывались втянутыми в круговорот больших исторических событий, интересовали писателя. Об этом рассказывается и в повести «Разоренный год», об этом написана была вышедшая в 1955 году повесть «Корабельная слободка», увлекательно и горячо показавшая знаменитую оборону Севастополя во время Крымской войны и участие в этой обороне подростков из Корабельной слободки.
3. С. Давыдов скончался в 1957 году. Уже после смерти писателя, в 1963 году, вышла еще одна его книга «Звезды на башнях». Это небольшие рассказы, объединенные одной темой – историей Московского Кремля.
Читая книги Зиновия Самойловича Давыдова, мы приходим к мысли, что любой факт истории может стать сюжетом, что в истории нет ничего неинтересного. Писатель и нас заставляет любить прошлое, любоваться древними городами, мастерством московских каменщиков, искусных ткачей, оружейников, литейщиков, любить всё то большое и малое, что нам оставила история, все её следы, ставшие для нас, потомков, драгоценным свидетельством самобытного таланта нашего народа.
В своем отзыве о романе «Беруны» А.М. Горький отмечал, что автор обладает «развитым вкусом к истории». Этот вкус к истории, любовь к родному языку, яркие картины, воссоздающие дорогое прошлое, постоянно привлекают к себе взрослых и юных читателей. Вот почему книгам 3.С. Давыдова суждена долгая и славная жизнь.
Л. Разгон
Часть первая
ЛОДЬЯ ЕРЕМЕЯ ОКЛАДНИКОВА
I. ПОШЛА НАСТЯ ПО НАПАСТЯМ
Еремей Петрович вытер рукавом рубахи пот, отставил чайный стакан и взглянул на свои толстые, похожие на луковицу часы. Было уже девять, а мужики всё ещё не управились с погрузкой, и за окном слабый ветер играл выцветшим флажком на мачте.
– Распустился народ, ползем, что нерпа[1], прости господи! Походили бы, как я ходил при царе Петре.
– Ну и что же, отец, выходил? – съязвила, гремя посудой, Василиса Семеновна. – Три корабля погрузили, четыре года ходили – четырех китов выходили.
– Ну уж, ты уж! – сказал в сердцах Еремей Петрович и сердито стал искать шапку.
День выдался – немного их, таких деньков, выпадает на Мезени: сине было небо, и синяя, свежая переливалась на солнце вода. Еремей Петрович шёл и щурился, Еремей Петрович Окладников, чей парусник колыхался напротив его, Еремея Петровича, дома. Да, полтора десятка, почитай, не больше, прошло с тех пор, как ходил он от казны на китовый промысел и сам запускал гарпун, а сейчас, гляди-ко, какую на прислоне – на бережку высоком – домину вывел и какие суда у него ходят, и сам он себе хозяин.