– А где же Андрей? – спросил Федор Веригин. – Андрея-то и не видно!
– Андрей-воробей!.. – окрысился на него Степан, изо всей силы ударив себя кулаком в грудь. – Улетел Андрей. Нет твоего Андрея! – закричал он вдруг истошно. – Ищи теперь Андрея!..
Лицо Степана позеленело, глаза полезли у него на лоб, и белая пена стала выбиваться изо рта, как у жеребца, загнанного до смерти. Не перестававший до того плакать Ванюшка посмотрел на Степана испуганно и сразу же замолк.
VIII. ЧТО ПРОИЗОШЛО С ФЕДОРОМ ВЕРИГИНЫМ
ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД
Федор больше не стал расспрашивать Степана. У Федора ломило ногу в колене, там, где сидела английская пуля. Пуля эта сидела у Федора в колене девятнадцать лет, с того дня, когда он на морском берегу на Коле караулил царского кита.
В том году ходил Федор в шнеке с тремя товарищами на кольский берег. Стояли мезенцы здесь особо, своим мезенским станом, ждали погоды, чтобы выйти в море, когда приехал какой-то из Колы и при нем два солдата. Надавал он промышленникам зуботычин и приказал лодей больше не строить, а строили бы вместо них по голландскому образцу галиоты[9], что есть царский приказ ссылать на каторгу промышленников, которые впредь будут строить лодьи. Потом развернул бумагу и два раза прочитал её громко. И каждый раз спрашивал, всё ли понятно. Промышленники, побросав шапчонки на землю, кричали, что всё понятно.
На бумаге была большая печать черного сургуча, и была подписана бумага царской рукой: Петр. Это был указ из Петербурга Кольскому коменданту:
«По получении сего прикажи промышленникам смотреть, когда кита на берег выкинет; тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные были. И о том бы объявили тебе. И как объявят, тогда приставь к тем костям караул и к нам о том немедленно пиши. И тогда пришлем к вам такого человека, который может те кости порядочно разобрать по номерам. И тогда отправь те кости и усы до Нюхчи с нарочным офицером».
Приезжий спрятал бумагу в рукав и строго посмотрел на промышленников. Потом сел с солдатами в лодку и был таков. А на другой день верстах в пятнадцати от становища заметили мезенцы выброшенного на берег дохлого кита.
Промышленники распотрошили кита, как писано было в указе, и послали работника в Колу уведомить начальство. А пока что, наделив Федора на три дня харчами и старым шведским ружьишком, положили ему караулить царские остатки. Промышленники ушли в становище, а Федор долго глядел им вслед с морского берега, густо усеянного мелкими камнями.
Вода прибывала и убывала, по небу ползло солнце, припекая в полдень, и от развороченной туши шел тяжелый дух. Федор шатался по берегу и, выискав камушек покруглее, закидывал его далёко в море. Камушек прыгал по воде – раз, другой, третий, и круги, один больше другого, широко расходились по всей губовине[10]. На берегу в иных местах попадался ярник – мелкий кустарничек, стлавшийся по земле низко, и Федор, наломав сучков посуше, разводил костер. Так промаялся он на пустом берегу среди дыма и вони двое суток. А на третьи у небосклона справа показался корабль.
Судно шло на запад, но забирало к берегу всё ближе, и по всей оснастке было видно, что это чужестранное судно; поморы не промышляют и не купечествуют на таких фрегатах[11]. Федор забеспокоился, как бы чего не вышло, потому что много тогда таких вот коршунов разбойничало в русских водах. Случалось, что и промышленное отнимали вместе со снастью и людей разгоняли с промысла, стреляя по ним из моржовок – тяжелых широкоствольных ружей для охоты на моржей и тюленей. Промышленники одно время для защиты от неприятеля даже батарейку завели с пятью пушками в Шапкином заливе – последнем нашем становище на Коле.
Когда судно приблизилось к месту, где дымил разложенный Федором костер, с борта – видно было – спустили шлюпку, и гребцы сразу же налегли к берегу. А здесь, у воды, бегал ошалелый Федор, размахивал ржавым своим ружьишком и кричал незваным гостям «по-немецки»: