- Прощай батюшка!- выкрикнул старый личный лакей старого князя, седой как лунь и согбенный жизнью человек в расшитой серебряными нитями ливрее. Вероятно, он по своей старости и слабоумию принял королька за отлетающую душу князя.- Прости нас!
После этого старый лакей упал на колени и горько заплакал, а старый князь неожиданно для всех открыл глаза, обвел мутным взглядом последнее свое ложе, провел рукой по роскошным розовым бутонам и произнес как бы уже и не своим, а каким-то потусторонним, совсем чужим голосом:
- Хорошо ли я спел свою партию в этом глупом концерте?
- Да батюшка,- расстроенным хором и негромко подтвердили удивленные и смущенные сыновья.- Ты спел ее хорошо. Никто не смог бы спеть ее за тебя и так как надо.
- Тогда спойте и вы,- сказал старый князь,- мне напоследок.
Никто из молодых Истфилинов никогда не увлекался пением и вообще все они были совсем не музыкальные люди, не артисты по жизни, так сказать, а скорее бретеры и диньдонжуансы. Но такую просьбу нельзя было не выполнить и они хрипло и вразнобой затянули "Славу Провиденсу", и почти сразу им начала подпевать вся присутствующая при кончине челядь, тоже неумело и нестройно, а потом с хоров грянул наскоро собранный и согнанный туда приказчиками усадебный хор. Под это пение старый князь и представился высшим силам.
Примечательно, что во время исполнения "Славы" тихо и незаметно представился тот старый личный лакей князя, что присутствующие заметили не сразу. Так их и похоронили - князя на главной аллее родового кладбища, в мраморном саркофаге, а старого преданного лакея у него в ногах, но в очень приличном кленовом гробу.
После смерти князя его сыновья, как это до сих пор и весьма часто принято у некоторой части стволовой знати, пустились во все тяжкие и принялись с жаром и пылом юности проматывать, прожигать и растрачивать его огромное достояние. В результате в столицах настал краткосрочный золотой век для модных портняжек, цирюльников, некоторых дорогих рестораций, театров, цирков, борделей и еще многих других заведений и предприятий, часто весьма предосудительного характера.
Попутно с прожиганием жизни молодые Истфилины пытались еще как-то служить по тайно-военной линии, но ничего путного из этого не вышло, и вскоре все они разочаровались в службе.
Испытав своим наследственным золотом до самого дна жизнь в столицах, молодые князья очень скоро отправились в кругосветные путешествия, словно бы намереваясь познать и там все мировые развлечения сразу и до самого их конца, и как следует насладиться ими, но уже на половине этого путешествия, и несколько неожиданно для себя разочаровались они и в этом предприятии.
Так тоже случается и довольно часто, хоть людям простым, необразованным и бедным тяжело в это поверить.
Барриос вернулся обратно через четыре года и прямо на пограничной заставе ударил по лицу урядника погранично-казначейского ведомства, который решил приветствовать его поздравлениями с "возвращением из приятного путешествия". Поговаривали, что он заразился во время своих заграничных поисков удовольствий и наслаждений ужасно дурной франсэ-болезнью и потому принял слова урядника за утонченное оскорбление. Пока урядник, плюясь сгустками крови и выбитыми зубами, ползал по полу урядницкой канцелярии, Барриос стоял над ним, растирая ушибленный кулак и словно бы о чем-то напряженно размышляя. Затем он приказал везти себя прямо в имение, где скончался когда-то старый князь Газдрубал, и больше его никогда не видели в столицах.
Ихтилласкос так и не вернулся обратно. Говорили, что он сделался в своем путешествии совсем как настоящий инглезис, и совсем перенял не только инглезианские взгляды на окружающее пространство, но и их глубинные привычки, и спиритические пристрастия, и древние страхи, а затем он пристрастился к какому-то тамошнему снадобью да и осел где-то в их землях, женившись на незнатной, но очень богатой инглези.
Более же всего интересного за границами случилось с младшим Истфилином. Якобы он, князь Кассий, уже в самом начале своего путешествия испытал в нем сильнейшее разочарование, но не вернулся обратно, а принялся колесить по белу свету, словно бы что-то в нем пытаясь обнаружить или выискать.
То его, якобы, видели скачущем на верблюде по пустыне Иегев в окружении двенадцати верных конюхов и сорока самых приближенных берейторов-бретеров, то наблюдали в Ермолайских горах, где он, якобы в ужасной рванине и с деревянной миской в руках бродил по тамошним дорогам и рынком, выпрашивая себе подаяние и заглядывая в глаза всем встречным тамошним оборванцам да выспрашивая у них о какой-то тамошней неземной мудрости. И все это - уже без верного своего окружения, которое, якобы, было постепенно растрачено им еще в сатисфакционных стычках, где-то то ли в нижней Ильсезии, то ли в верхней Хасконии.
Кто-то из знатных столичных утверждал, что во время морского путешествия на его корабль нападали пираты и во главе их стоял никто иной, как Кассий Истфилин собственной персоной. Иные же утверждали, что он сделался удачливым инглезианским ростовщиком, и будто бы живет сейчас припеваючи в главном городе всех инглезисов - Доне-на-Емзе, а когда к нему обращаются за ссудой поиздержавшиеся в дорогах знатные соотечественники, то он, Кассий, будто бы без стеснения обирает их до последней жемчужной нитки, да еще и издевается над ними, и хохочет при этом. Кто-то клялся Провиденсом, что видел своими глазами, как именно этот вот Истфилин лежал на кушетке в одном из притонов Мокауа и будто бы вдыхал через специальный чубук тамошний гаш, и что он уже совсем высох телом и своим видом больше походит на костяк человека, чем на самого человека. У всех этих историй, несмотря на все их кажущееся разнообразие, была одна общая сверхидея, которая состояла в том, что покинув родные пределы, молодой князь будто бы сделался пропащим человеком.
Ох, чего только не напридумывают праздные столичные люди в отместку кому-нибудь за что-то или даже просто так, от безделья!
К тому же всем хорошо известно, что выдумкой и распространением разной чуши в столицах занимается некая разновидность тамошних праздных барынь. Эдаких львиц-охотниц, эдаких диан-лучниц, которые с виду стаями, а на самом деле строго поодиночке охотятся там на выгодные и удачные партии для себя, стараясь выгадать при этом и титул погромче, и денег да имений побольше, и чтобы обязательно добыча была еще не полным уродом.
Младший Истфилин и был как раз таким, да вот в самом начале охоты на него львиц-охотниц взял и ускользнул из их когтей, вот они-то, скорее всего и мстили ему тогда своими длинными ядовитыми языками. И вот откуда, надо полагать, развелось столько невероятных, но глупых, как бы подсмотренных в инглезианских книжках, историй. Ведь всем известно, что столичные барыни, эти светские львицы-охотницы ничего не могут выдумать из своей головы, потому, что все они, как правило, дуры, хоть и хитрые, и от жизни им нужно только одного - побольше разнообразных имений.
Впрочем, некоторые считали, что все эти выдумки распространялись тайно-военной службой в воспитательных целях, с намерением отвратить знатную столичную молодежь от езды по заграницам.