На самом же деле об странствиях Кассия Истфилина никто и ничего толком не знал, а вернулся он только через семь лет и выглядело это так, будто он никуда и не уезжал, а вот - вышел человек из модного салона наружу, чтобы спокойно выкурить на свежем воздухе сигару, кальян или трубку и сразу же вернулся обратно.
Однако вскоре после возвращения опытные столичные люди из высших кругов начали замечать за младшим Истфилиным и разные странности. Главная странность состояла в том, что он начал заводить в столичных салонах необычные разговоры. Все бывало, после званого пира или молодецкой попойки, засядет в курительной и толкует там об какой-то безупречности или об чем-то таком - непонятном. Многие не могли выдерживать долго эти разговоры и почти сразу же выходили из курительной, а те, что там оставались, быстро засыпали под них, но князь словно бы не замечал этого и все говорил, говорил. А то бывало еще такое, что заведет он вдруг разговор об чудесах с еромолайских гор, или даже об самом Провиденсе, будто он не стволовой князь, а какой-то провиденциал в самом деле. Его уже и никто не слушает, а он все говорит и говорит, будто бы с самим собой. Ну не странно ли? И ведь молодой еще человек. Какая еще безупречность? Да кто ж тебя упрекнет, в самом деле? И за что? Особенно печаловались таким поведением князя дианы-охотницы, что по прибытии его в столицы мгновенно открыли на него охоту всей своей столичной стаей и как бы гнали его сейчас к своим западням, потому, что знали из доверенных казначейских источников - молодые Истфилины всеми своими чудачествами смогли уничтожить едва ли десятую часть своего наследства. По сведениям казначейских источников получалось, что князь Кассий владеет сейчас одной третью от девяти десятых от состояния дома Истфилиных, а это было огромное достояние, вот на него и охотились все столичные дианы, а он для них был только средством достижения этой трети от девяти десятых. Однако князь умело обходил все устроенные на него западни и ловушки, да еще с загадочными разговорами об этой темной безупречности. Уж не ее ли, эту проклятую безупречность притащил он с собой в столицы из заграниц? В результате многие из столичных львиц вскоре прекратили гон и оставили князя в покое, а охоту на него продолжили только самые глупые из них, и естественно без всякого успеха. Но это была только первая странность.
Другой странностью было то, что князь Кассий всячески уклонялся не только от службы, но и от обычных для его возраста, пола и состояния развлечений. Так - один или два раза в месяц приставит ветвистые рога к какой-нибудь глупой сабельной роже, а потом сам же и поотшибает их на непременной последующей дуэли. И это все. А когда его спрашивали - почему так, он обычно отвечал, что уже испытал в своей жизни сильнейшее разочарование буквально во всем на свете, вот только странствия все еще привлекают его и поэтому он вынужден часто отлучаться из столиц и путешествовать, чтобы утолить эту жажду к перемене мест, лиц и ландшафтов.
Надо же - испытал он, видишь ли, разочарование и все еще испытывает жажду к перемене мест. Да что в них такого? В этих местах? Все они одинаковы. Ну может быть, и есть где-то красивые места и приятные лица, да при чем здесь какая-то жажда? Многие воспринимали эти разговоры как отговорки от службы, а иные так и вовсе не обращали на них внимания.
И вот еще что - иной сабельный барон или кинжальный маркизет, уж так ловчит, так ползает по паркету, так трется об сапоги и так жалостно смотрит вверх преданными глазами. И все только для того, чтобы получить хоть какое-нибудь подходящее место и приступить уже к настоящему делу со всем пристрастием, а потом как следует его сделать и отличиться по службе, и сделать состояние не только себе, но и своим потомкам вплоть до седьмого колена, да еще и получить за это на свою грудь красивую медаль, орден или ленту в придачу к уже успешно составленному своему достоянию. А у этих стволовых всегда, видите ли, одно и то же - разочарование-с.
Были в столицах и такие, что утверждали будто все это - душевная болезнь неизвестного вида, или некая умственная напасть. Слияние разочарования с душевной болезнью, пожалуй, было бы здесь самое подходящее объяснение такого поведения.
И не оттого ли Кассий Истфилин так часто отлучался из столиц? Словно бы что-то непонятное звало его за собой и толкало его в дорогу. Не это ли самое разочарование-болезнь заставляло его все путешествовать и путешествовать дальше? Или это просто привычка к дороге у него выработалась такая за долгие годы странствий? Или за этими отлучками скрывалось нечто большее? Нечто такое, что и отвращало его не только от службы, но и от обычных для стволовой знати столичных развлечений?
Не оно ли, это непостижимое нечто, вырывало его из удобного кресла на каком-нибудь званом пиру, или из другого удобного кресла на модном цирковом представлении, не оно ли выгоняло его из постели очередной сабельной баронессы?
Вырывало, выталкивало взашей оттудова, а потом бросало на неудобный кожаный диван очередного почтового дилижанса?
***
Кассий Истфилин, придерживая одной рукой тяжелую саблю, а другою отстраняя от своего лица еловые ветви, и все насвистывая фривольную мелодию из модной цирковой постановки, шел через ночной лес и не без удовольствия вспоминал беседу с далеким теперь уже сабельным бароном из дилижанса.
Он уже давно придумал себе такое дорожное развлечение - осторожными намеками выведать у случайного попутчика главную волнующую его тему, а затем постепенно развить ее так, чтоб у того дрожь по спине пошла. Глядя на волнение, которое могут вызвать у человека самые простые и обычно весьма хаотично подобранные его слова, князь сильно развлекал себя в дороге, когда же попутчика получалось выбить из привычной для него колеи и довести до полного умственного исступления или тяжелой растерянности, он почему-то и испытывал чувство острого и глубокого удовлетворения самим же собой.
Все это помогало провести нудное дорожное время хоть с какой-то целью или даже пользой, да еще и несколько сокращало его. И действительно - что еще прикажете делать в дороге? Смотреть, как завивается столбами пыль за окном? Давиться взятым в дорогу и плохо изжаренным гусем, запивая его мутной вонючей водкой или кислым теплым вином из придорожного трактира? Читать тошнотворные сочинения назначенных для выдумывания разных историй и специально обученных этому столичных писарей, трудить мозг над лживыми измышлениями столичных новостных докладчиков? Просто молчать? Спать? А так - за словесными упражнениями и время скоротаешь, и случайного человека вынудишь задуматься хоть об чем-нибудь и чуть ли не впервые за всю его жизнь, да и еще своему уму доставишь некоторое упражнение. Без постоянного упражнения любой, даже самый искусный ум - ничто.
С сабельным бароном в этот раз, правда, князю повезло не очень. Уж очень тот оказался прост своим прозрачным и чистым умом. Бывали у него попутчики и получше. Как тот писарь, например, из волостной земельной управы, который всего за десять часов во всех подробностях рассказал Кассию двенадцать способов легкого и быстрого обогащения путем поскрипывания казенным пером по казенной же гербовой бумаге. Или та провиденциальная весталка, что сама завела сначала беседу о погоде за окном дилижанса, а уже через три часа начала ему исповедоваться, будто он не случайный ее попутчик, а важный провиденциальный авгур из центрального аппарата, и к ночи дело у них дошло до такого, что Кассий не без смущения сейчас вспоминал тот случай.
Но в этот раз ему попался очень скучный сабельный барон, совсем еще недавно и в первый раз рекрутированный на думчу, и потому нервный (как все они после четырех долгих лет выдумывания указов), весь погруженный в мысли об своих покинутых поместьях, угодьях, стогах и амбарах. Но здесь ведь как повезет. Почтовый дилижанс это настоящая дорожная рулетка.
Кассий вспомнил выпученные глаза Ошубы на последней его прощальной фразе и рассмеялся - даже и с таким попутчиком ему удалось развлечь себя и хорошо скоротать дорожное время. Вот что значит бесценный опыт длительных и бессмысленных путешествий. Возникшая у них в пути беседа об разного рода рабах, холуях и прочем князя интересовала мало. Он уже давно разобрался в этой теме во время своих странствий и теперь твердо знал - как разного рода рабы, так и всевозможные холуи никак не соотносятся ни с местом своего существования, ни тем более с временем или эпохой. Это были некие вневременные и внепространственные категории (но не императивы, во всяком случае - пока), которые существовали во времени сами по себе. Поэтому говорить об их освобождении или об сокращении их численности было бессмысленно. Ни один человек не мог с этим ничего поделать. Разве только Провиденс когда-нибудь мог заинтересоваться этим вопросом, снизойти к нему и решить - окончательно и бесповоротно. Но исходя из своих дорожных наблюдений, Кассий твердо знал теперь - Провиденс не интересуется рабами, даже на всю их кажущуюся императивность и на все их количество. А холуями - так тем более. Конечно, никакой сабельный барон и никогда не смог бы этого понять.