Мелькнуло лицо Антигоны - еще до начала сражения я положил себе не выпускать из виду девчонок. Но выполнить обещания не смог: уж не знаю, моё ли это было впечатление, или граф действительно старался нейтрализовать меня как можно быстрее, только казалось, что половина стригоев сосредоточила своё внимание на моей персоне.
Алекса я не видел.
Но временами ветер доносил его голос.
Что именно он декламировал, разобрать в таком гвалте было невозможно, но что это были маны - я уверен.
Всякий раз, когда он завершал четверостишье, футбольное поле шло волной - как ковёр, который встряхивает хозяйка, чтобы избавиться от пыли.
И пока шла волна, стригои, в неё попавшие, рассыпались коричневым пеплом.
Мириам двигалась по зелёной траве, словно богиня смерти: руки раскинуты в стороны, и всё, чего касаются кончики её пальцев, превращается в тлен.
Долгое мгновение смотрел я на свою бывшую возлюбленную, но потом битва увлекла меня дальше...
В какой-то миг передо мной возникло оскаленное в первобытной ярости лицо чернокожего друга Тараса - белки глаз и зубы сияют своим собственным, почти электрическим светом. Он работал голыми руками - туловище стригоя легко, словно было сделано из папье-маше, разделилось вдоль, и половинки отправились в долгий полёт...
В другом конце поля орудовали Трое из ларца: вращая моргенштернами в режиме сумасшедшей мельницы, они окружили себя бруствером из поверженных врагов.
Потом я заметил три чёрных силуэта и усмехнулся: граф в сече участвовать не стал. Под прикрытием штурмовиков он взобрался на трибуну и наблюдал за сражением из первого ряда.
Почему-то я удивился. Представить, как этот лощёный господин с сероватыми зубами рвёт глотки противников - было легко.
Псы-оборотни мелькали то тут, то там, их челюсти работали, как механически прессы, а глаза светились потусторонним желтым светом, наводящим ужас даже среди бела дня.
В какой-то момент я выкатился под бок Зигиберту - механик поливал сектор за сектором плотным свинцово-серебряным дождём. В воздухе стоял резкий запах чеснока.
Вайберт бдительно охранял спину наставника с двумя мечами-шаньгоу с серповидными лезвиями. Стригои падали, нашинкованные в капусту.
Силач Иван ворочался в толпе, как окруженный собаками медведь.
Эти картины запоминались, словно стоп-кадры на экране: статичные, прекрасные в своём безумии, страшные.
Страшные своей обречённостью. Поле было громадным, и задние ряды оживлённых графом умертвий ещё даже не вступали в бой.
Я глядел на своих друзей, на стригоев, с которыми познакомился сегодня утром, а теперь сражаюсь плечом к плечу, и понимал: кого-то из них я больше не увижу...
Мелькала золотоволосая голова Тараса, рядом с ним вихрем кружился чёрный плащ Цилинь - девушка виртуозно владела копьём-цзяо. Красные флажки у основания лезвия так и мелькали.
Я, ещё дома, вооружился штык-ножом. Всякая экзотика была не по мне, а стрелять в такой неразберихе мог себе позволить только человек с цифровым глазомером - такой, как Зигиберт.
Так что штык-нож был в самый раз. Он отлично протыкал тела, отрубал головы, и совершенно не тупился, натыкаясь на кости.
Мной овладело боевое безумие. Шум, влажные хлюпающие звуки рассекаемой плоти, вой и визг поверженных врагов, скрежет металла о металл, оскаленные рты, мёртвые глаза, бледные лица с синими венами... А ещё запахи: тухлые внутренности, вывороченный влажный дёрн и кровь. Много крови.
Всё это вертелось вокруг меня в бесконечном водовороте, в голове установился равномерный гул, и штык-нож в моей руке мелькал со скоростью иглы в электрической швейной машинке...
Но спустя какое-то время беспорядочные метания по полю прекратились. Тарас, его подруга и товарищи, а также несколько псов и богомолок собрались рядом с Зигибертом, образовав нечто вроде круга.
Внутри можно было перевести дух, просто постоять пару мгновений, пока другие сдерживают напирающую толпу.
Восставшие мертвецы шли нестихающей волной. На место павших, карабкаясь по их телам, вставали новые - без раздумий, без мыслей. Как муравьи, которых посылает в бой муравьиная матка.
В середину круга выкатился Алекс. Рукав сюртука оторван, щека расцарапана в кровь.
За ним, как три безмолвных валькирии, шли Афина, Амальтея и Антигона. Меч Амальтеи был покрыт несмываемым налётом крови, Афина, как истинная богиня войны, держала наизготовку дымящийся огнемёт, Антигона держала нечто, совершенно мне незнакомое.