Беда приободрился, подтянул свои красные штаны и принялся обдумывать детали.
– А что? Технически реально. Значит, так. Мед разбодяжить, залить в клизму. Мух у меня еще осталось немного. В правом рукаве прячу клизму, в левом – мухосброс из проекта «Дали за рубли». И все, выхожу на дело. В левом рукаве мухи, в правом клизма, главное не перепутать. И – быстро, энергично, без лишних слов: правой! левой! Разворот, фото на фоне акции, а потом падать на пол, биться и обозначать протест. И еще: когда потащат на выход, оставлять на паркете след пожирнее. В штаны пакет положить бумажный с тем же медом. А мухи подтянутся, они меня никогда не подводили. Вроде есть концепция, да? Простенько, правда…
Арлезианка смотрела на Беду брезгливо, словно желая сказать ему: «Рыло ты неумытое…»
– А ты – шедевр модернизма, – вслух ответил ей художник.
Повернулся к дуре спиной и перешел к «Испанке» Гончаровой.
Толстый небритый смотритель, скучавший на стуле у дальних дверей, проводил взглядом длинную фигуру в красных штанах и широко зевнул, даже не пытаясь прикрыть рот ладошкой.
«Ишь ты, пасть какая, – подумал Беда. – Ну ничего, это хорошо. Ты зевай, милый, зевай. Зевай пошире, а у нас все получится. Не может не получиться. Мы еще повоюем! Мы еще поглядим, кто там пропадет со своей классикой!»
Он погрозил воображаемому Синькину кулаком и решительно двинулся к выходу. Уже в дверях еще раз покосился на сонного цербера буржуазной культуры.
И вдруг встал как вкопанный.
Медленно повернулся и подошел поближе к дремлющему толстяку.
– Не может быть… – прошептал Беда, всматриваясь в обрюзгшее лицо.
Но зрение не обманывало. На смотрительском стуле мирно посапывал его старый боевой товарищ, живая легенда московского акционизма Валя Пикус. Как же он изменился!
– Валик, ау! – тихо позвал Мухин. – Не спи, милый, Ван Гога попрут.
Смотритель вздрогнул и выпучил на него красные глаза.
Беда широко распахнул объятья:
– Валька! Брат! Сколько лет! Ну, чего уставился? Не узнаешь, что ли? Я это, Бедюха. Ну!.. Обниматься давай!
Однако Валя, вместо того чтобы обнять товарища, вдруг засопел, как еж, и вскочил. Тяжело переваливаясь, он подбежал к «Арлезианке» и прикрыл ее своей широкой спиной.
– Не подходи! – взвизгнул он. – Не смей, слышишь! Не подходи к искусству, Беда! Винсентом тебя заклинаю!
– Кем-кем? – изумился Мухин. – Валька, да ты чего?
Глава 2
Красное и черное
Валя Пикус был актуальный художник поневоле. Не жажда славы, не авантюризм и не врожденный протестный потенциал заставляли его регулярно совершать поступки, которые милиция квалифицировала как мелкое хулиганство, а продвинутая арт-критика приветствовала как новое слово в искусстве перформанса. Причина была куда печальнее. Дело в том, что Валя с раннего детства страдал так называемым синдромом Стендаля – довольно редким заболеванием, которое встречается только у остро чувствующих красоту людей. Этот проклятый комплекс назвали в честь французского писателя, автора романа «Красное и черное», с которым якобы случился обморок при виде фресок Джотто. Валин случай был куда тяжелее: у него обмороками дело никогда не ограничивалось, а приступ мог начаться не только от итальянской Мадонны, но даже от отечественного протодьякона с красным носом, если его нарисовал Илья Ефимыч Репин.
Стендалевский комплекс обнаружился у Вали в три года, как гениальность у Моцарта. Однажды Валин папа, старший инженер с художественными запросами, принес домой купленную в комиссионке картину без подписи. На ней была изображена залитая солнцем поляна в березовой роще.
Картину рассматривали всей семьей.
– Сколько воздуха! – выдохнула мама.
– Пленэра, – солидно поправил папа.
– А березки-то как живые, – осторожно сказала мама.
– Школа Куинджи, – кратко пояснил папа.
– И куда мы ее повесим? – вздохнув, спросила мама.
Папа прошелся с картиной в руках по квартире, примериваясь к пустым местам на стенах, и остановился возле супружеского ложа.
– Сюда! – решил он. – Тащи гвозди!
Как только глава семьи водрузил картину над кроватью и выровнял ее по рисунку обоев, в родительскую спальню влетел маленький Валик. Радостно вереща, он бросился к отцу. Папа подхватил его, поцеловал, а затем поднес вплотную к картине.
– Смотри, Валечка, что это?
Валя не ответил. Не отрываясь, как завороженный, он вглядывался в солнечную лужайку.
– Березки, – принялся объяснять папа. – Как на даче у нас, помнишь? А за березками – зайчики спрятались. И мишки. Вот такие…