— Будь так добра, — растягивает губы в улыбке, большим пальцем скользя по девичьей скуле. — Шкаф в твою комнату привезут в понедельник, встреть курьера.
***
Они учатся.
Учатся жить вместе: отмечают свои отношения в службе СОУЛ, назначают дату свадьбы на окончание бакалавриата Йесо, то есть через три с половиной года. Почти не разговаривают друг с другом, но ловко надевают маски в обществе, вынужденно сокращая дистанцию. Чимин даже думает, что, возможно, у неё ещё есть шансы стать нормальной, когда Мин надевает платье в тон его костюма на очередной семейно-деловой прием. Глубокий синий очень идет ей и, слава всем богам, что ткани у портного в этот раз хватило, чтобы прикрыть её попу, грудь и ноги, а потом она поворачивается к нему совершенно голой спиной, и Чимин не дышит. Не знает, то ли ему завыть, что она никогда не искоренит свои замашки нудистки, то ли удариться головой об стену от внезапного желания прикоснуться к коже, пальцами ощупать лопатки, пересчитать ребра, забраться под край бархата и провести под грудью.
Они не спят друг с другом по очевидным причинам: Чимину противно, Йесо противно, она ещё лесбиянка к тому же, а с другими по правилам проживания нельзя. Санузел у них, хоть и большой, но один на двоих, а венерические заболевания передаются разными путями, сколько случаев бывало (странно, что она тогда твой окр не подхватила с ободка унитаза, блять). С другой стороны, Чимин не железный, и вот такого поворота он не предусмотрел.
— Другое платье есть? — сглатывает вязкую слюну, толкая её по пересохшему пищеводу.
— Сегодня вторник, не хочу, чтобы ты опять запер меня тут и отключил мне интернет. Завтра новая серия дорамы выходит, а послезавтра новая глава фанфика. В общем, интернет мне позарез нужен, — объясняет ему Йесо с таким уставшим лицом, будто всё ещё надеется когда-нибудь перестать разговаривать с ним, как с пятилеткой, которому в сотый раз разжевывают почему небо голубое. Он залипает на пухлые губы, насилу отращивая железную броню, и первый — если быть точнее, то почти первый раз в жизни мирится с ситуацией.
Они учатся.
Йесо с переменным успехом учится ставить правильно кружки, подбирать тарелки: под стейки круглые, под рыбу прямоугольные, под пасту глубокие. Чимин учится закрывать глаза на непозволительно короткие домашние шорты — спасибо, что не в университет их надела, — поправляет коврик, чтобы лежал в центре комнаты и ровно между ванной с раковиной. Он даже думает, что, возможно, у неё ещё есть шансы стать нормальной, когда Мин приходит домой после занятий и ставит кроссовки на полку с другими кроссовками, и не путает белое с фиолетовым. Чимин почти испытывает некоторую гордость и мысленно заканчивает первую главу книги о перевоспитании нерадивого соулмейта, когда Йесо внезапно обвивает его шею руками и тычется носом в чувствительное место под ухом.
— Чи-и-и-и-имин-а, — канючит, — хочу называть тебя Чиминни или просто Минни…хотя так вроде зовут мышь какую-то из мультфильма, а я мышей ненавижу, так что будешь Чим-Чим.
Чим-Чим чувствует специфический сладковатый запах, который забивается в ноздри, и понимает — не перевоспитать, не запугать, не сломать. Он даже пропускает мимо ушей её замечание про мышь, которое явно служит каким-то звоночком, но он подумает об этом после. Сейчас ему предстоит борьба между желанием все-таки скинуть её с балкона и подержать ещё немного в своих объятиях, потому что Йесо мягкая, а кожа на ощупь у неё шелковая, и она губами задевает вздувшиеся вены на шее, оставляя влажный след. Чимин, честно, не знает чего в нем больше: гнева или раздражения.
Он закидывает её себе на плечо и тащит в ванну, где включает холодную воду, ждет, пока наберется достаточное количество и в последний раз бросает взгляд на Йесо. Запоминает её такой открытой, разнеженной до состояния желе и тянущей к нему свои руки. Он видит это в первый и в последний раз в жизни, потому что после она снова обернется колючкой и вряд ли уже откроется ему хоть раз. Горько ли во рту от этого? Да. Отступит ли Чимин от задуманного? Никогда раньше, и теперь не станет. Хватает пальцами за шею, давит, заставляя её ватные ноги согнуться, и со всей дури окунает лицом в воду. Вытаскивает, слушает её хрипы, перемежающиеся с матом и снова повторяет. Йесо бьется коленями о пол, стирает кожу о край коврика, собирая его в гармошку, и захлебывается водой, пока Чимин смотрит, как вытатуированная овчарка — его тотемное животное — глодает её лодыжку, пуская слюну на розовый носок.
Он бросит ей полотенце, а утром скажет, что в субботу их ждут в мэрии для заключения брака, потому что Чимин никогда не отступает перед своими правилами и не позволит делать это кому-то ещё.
— Ты ахуел? — звучит почти резонное с дивана, но вот только не в данных обстоятельствах.
— А ты? Думаешь, я — наследник одной из крупнейших компаний в Корее — позволю своей невесте позорить меня и мою семью, расхаживая по университету под дурью? Я и так сделал тебе множество поблажек и исключений. Хватит. Всему есть предел, Йесо-я.
— В жопу…
— Пределы? Меня? Дурь? Мэрию? — предлагает ей варианты Чимин. — Нет, милая, в жопу тебя. Я предупреждал, и ты читала мелкий шрифт.
***
Мин Йесо — это вызывающие наряды, банальные шутки, провокационное поведение и протест окружающему миру, а внутри пустота, запертая на сотню замков, чтобы никто и никогда не увидел, что она всего лишь пустая консервная банка. Её как вскрыли в пятнадцать лет, так и забыли поставить в холодильник, чтобы содержимое не протухло.
Шлюха, лесбиянка, ненормальная с языкового, ведьма.
На неё каждый день навешивают ярлыки, а Йесо только успевает улыбаться и кивать, потому что лучше быть шлюхой и лесбиянкой в одном флаконе, чем пустой жестянкой, по бокам которой засохшие куски её прежней. Она прекрасно понимает, что со слухами бесполезно бороться, их проще принять и соответствовать, потому что травля — физическая или моральная — это выбор. Не та черная дыра вместо сердца, которая выматывает тело и психику, а именно выбор. Твой или тот, что сделали за тебя. И Йесо выбирает быть «шлюхой» и улыбаться своим обидчикам, демонстрируя всем своим видом, что на социальном дне тоже можно дышать.
Она делает этот выбор первый раз в пятнадцать, перед финалом школьного конкурса талантов, когда её опаивают лошадиной дозой кофеина вкупе с наркотиком и запирают в подсобке актового зала с двумя выпускниками из соседнего корпуса школы. Пока Чхве Миран забирает главный приз со своей песней про солнышко, реки и весну, Мин Йесо познает новые грани боли в каморке среди костюмов мушкетеров и чучела Дровосека. Боль — созерцательна. Разодранное платье в горошек, ссадина на ключице от длинных ногтей старшеклассника. Запекшийся багрянец в уголках припухших от затрещины губ, чтобы не сопротивлялась. В отзвуке приближающихся шагов и гулком смехе одноклассников слышит не стук каблуков и шанс на спасение, а унизительный хлёст пощечины.
«Шлюха» разойдется потом по всей школе вместе с позорными фотографиями, где она на коленях у выпускника, а сзади к ней пристраивается второй. Первая реакция — сбежать, сменить школу, паспорт, планету. Вторая — надеть самую короткую юбку, расстегнуть лишнюю пуговицу на белоснежной рубашке и запомнить, что она принесла себя в жертву слепого поклонения Чхве Миран: «Чимин никогда не полюбит меня, если я не буду на первом месте, и никогда не посмотрит на тебя, если ты будешь шлюхой». Быть шлюхой напоказ несложно, особенно когда внутри тебя пустота, которая требует, чтобы её хоть как-то заполнили.
Йесо не замечает, как начинает делать выбор каждый день. Сначала думает, что достаточно закончить среднюю школу и всё пройдет, но перейдя в старшую узнает, что слухи имеют свойство распространяться очень далеко. Потом она думает, что надо доковылять до университета, где будет проще, потому что там никому не нужна эта драма, там у каждого второго бэкграунд такой, что её изнасилование покажется простым школьным пранком.