– Не надо громких заявлений, – раздался за спиной знакомый голос.
Илья корчился на полу от боли, вцепившись в простреленное бедро, а перед носом маячил ствол знакомого карабина. Проводник возвышался над ним, с интересом наблюдая за мучениями лейтенанта. Затем прошел к лабораторному столу и принялся сгребать в пластиковый контейнер результаты работы миссии – контрольные образцы мутагена в противоударных колбах. Клацнули защелки, рэйнджер ухватил контейнер за ручку.
– Что все это значит, Дэвид?! – покрываясь холодным потом, выдавил Илья. Руки судорожно сжимали бедро, между пальцами толчками пробивалась алая кровь. Совсем хреново: похоже, задета артерия.
– Начнем с того, что я не Дэвид, – сказал проводник, обходя Илью по широкому кругу. Знает, гад, что раненый морпех вдвойне опасней… – Впрочем, этим же и закончим.
– На кого работаешь, гнида? – перед глазами уже порядком плыло от потери крови. – На Корпорацию?
– Какая тебе разница? – пожал плечами лже-проводник. – Тебе недолго осталось, подумай лучше о вечном.
– Добивать будешь? – криво усмехнулся Илья.
– Хороший вопрос… – проводник присел на корточки перед морпехом, разглядывая того, как забавного зверя. – А знаешь – нет. Сам сдохнешь. Я дам тебе шанс протянуть еще немного.
– Зачем это тебе? – прохрипел Илья. Он уже чувствовал слабость и озноб. Только бы добраться до аптечки…
– Просто я бы хотел, чтобы и мне в такой же ситуации оставили шанс.
– И не надейся, сволочь… – превозмогая слабость и боль, Илья изогнулся и бросился вперед, пытаясь ухватить врага за ботинок – чтобы свалить и вырвать у гада горло.
«Рейнджер» легко ушел от броска и лишь поудобнее перехватил ручку контейнера с образцами, а потом спокойно сказал:
– Прощай, лейтенант. Не теряй времени – насладись последней минутой.
И пинком отправил ему плоскую прозрачную коробочку с рядком шприцев-ампул.
«Морфин» – прочитал Илья. Поднял взгляд, бросил с презрением:
– Как твое настоящее имя? Или ты все еще боишься меня, гнида?
– Бесы не боятся покойников, – странно сказал проводник. – Если тебя это успокоит – меня зовут Алан.
– Я найду и убью тебя, Алан, – хрипло пообещал лейтенант.
Тот лишь улыбнулся в ответ, и дверь за лже-проводником закрылась.
Илья успел перетянуть бедро ремнем, остановив кровотечение, и теперь сидел в оцепенении, глядя на прощальный «подарок» предателя.
Соблазн был велик. Избавиться от боли, страха, угрызений совести. И, пожалуй, лучший способ расстаться с жизнью. Потому как в одиночку ему отсюда не выбраться. Правда, можно дождаться, когда за ним прилетят… Неужели Дэвид-Алан не подумал об этом?
Ответ пришел быстро. Сначала вдалеке послышался нарастающий рокот винтов. Тут же за маленьким окошком низко ухнуло – и стекло разлетелось вдребезги. В палатку ворвались жар и вонь горелого пластика. Дальняя стена начала оседать, чернея и оплывая. Гаденыш решил заживо поджарить его из огнемета! Илья быстро осмотрелся. Спасения искать негде. Разве что в том небольшом металлическом ящике – холодильнике для препаратов. Обливаясь по́том – теперь уже от нестерпимого жара – Илья подполз к холодильнику, распахнул дверцу и принялся отчаянно вытряхивать его содержимое. Грохнулись, разлетаясь осколками, какие-то склянки и колбы, в нос ударила отвратительная химическая вонь. На пол полетели решетчатые полки, освобождая внутреннее пространство холодильника. Каким-то невероятным, отчаянным рывком Илья бросил свое тело внутрь тесного ящика, подтянул прострелянную ногу, сжался, судорожно пытаясь закрыть дверцу. Захлопнул – и зашелся в удушливом кашле.
Вокруг уже полыхало пламя, быстро растекались огненные ручьи горючей смеси. Огонь лизнул матовую поверхность холодильника, и вкус явно ему понравился. Чувствуя, как за стенками растет температура, задыхаясь от недостатка воздуха и всепроникающей гари, Илья потерял сознание.
7
На этот раз он просто обязан был умереть. А, может, и вправду умер. Потому что только мертвый может испытывать такое нереальное отсутствие всяческих чувств. Боль исчезла. Тело – если оно еще было – не ощущало ничего. Это было странно, но невероятно приятно.
Вот только страшно было открыть глаза. Он был готов увидеть себя обгоревшим полутрупом. Или вообще ничего не увидеть – потому что глаз уже нет и открывать-то нечего. Но потяжелевшие веки дрогнули – и открылись.
Над головой было звездное небо. Некоторое время он так и лежал, уставившись в неподвижную бесконечность, пока гармонию не нарушила маленькая звездочка, нагло ползущая поперек созвездий.