— Угу, — девчонка храбрости набирается, стяжку закрепляет.
— Говори, мелкая…
— Что? — вновь тормозит Аря.
— Говори! — настаиваю, сражаясь с приступами подкатывающего мрака и слабости. — Плевать что, говори. И не застывай, — побуждаю сделать ещё один стежок.
Девчонка утыкается носом в рану и начинает аккуратно тянуть нитку, связывая узелок. Опять втыкает иглу, чуть замешкав на старте.
— Твою ж!.. — рычу, смаргивая чёрные кляксы. — Говори, мелкая!!! Расскажи о себе и семье…
— Что рассказать? — сбивается с ритма Аря, по-детски наивно похлопав ресницами.
— Хочу знать всё. И плевать, что именно. Просто не позволяй мне вырубиться… твой голос… Не поверишь, но ты первая женщина, которую сам упрашиваю сделать мне больно.
Испуг и растерянность сменяются робкой улыбкой. Я приободряюсь:
— Так что всё, мелкая! Хочу знать о тебе всё!
В больших глазах разрастается облегчение и нежность. Залипаю, как идиот, рассматривая смену цвета — от насыщенной зелени к светлой, молодой и сочной.
— Я… — заминка. Арина явно с мыслями собирается: — Я живу с дедушкой, — выдыхает неровно. — Он очень… — постепенно выравнивается девичий голос-хрип и латание меня становится методичней и спокойней. Рассказ льётся мелодично: то теплее, то жарче, то тише, то грустнее, то веселее и воодушевлённей. Девчонка, не замечая странности, выливает на меня поток своего прошлого. Даже делится сердечным и наболевшим. И это работает… Не то чтобы боли не чувствовал, но близость Арины, её касания, забота и нежность меня окутывают защитным куполом.
Гул в темноте начинает раздражать. Наращивается, и вскоре различаю рыдание, тяжесть… Нехотя разлепляю глаза: мелкая, уткнувшись в мою грудь, глухо ревёт.
— Ты решила меня слезами утопить, раз под иглой не подох? — нахожу силы нарушить женские рыдания скупой мужской фразой.
— Жив! — Арина вскидывает красные, опухшие глазищи на меня.
— Не мечтай так просто от меня… — горло сушит — не договариваю.
— Жив! — утирает слёзы девчонка, став похожей на сорванца, которого батя отругал.
— Расскажи, мелкая, — натужно даются слова, — и часто ты незнакомцев на столе штопаешь?
— Н-нет, — трясёт недоуменно головой девчонка. На лице смущение, щёки пунцовым окрашиваются, начинает губу жевать: — Меня Арина зовут, — протягивает руку, наивно решив исправить оплошность.
— Дмитрий. Дмитрий Романович Бессов, — отвечаю мягким пожатием.
— Арина Родионовна Коган, — остаточно шмыгает носом спасительница.
— Приятно познакомиться, Арина Родионовна.
— И мне, — улыбается чисто и открыто, смахнув со щеки слезу.
— Ты вот что, мелкая, — нарушаю повисшее молчание, — знаю, устала. Знаю, напугана, но… на крыльце кровь. Её бы убрать нужно. И здесь… тоже. Мои окровавленные вещи — в пакет. И в мусорку. Мне что-нибудь дедово подбери.
— Да-да, — послушно кивает девчонка.
Вот теперь она такая, какой себе представлял. Собранная, исполнительная.
— И друзьям отпишись. СМС, чтобы не беспокоили. Мол, завтра в больницу к деду, но если что будет нужно, ты им сразу позвонишь!
Арина задумчиво кивает, а потом вновь губу закусывает, да на меня с недоумением смотрит:
— Откуда ты про друзей и деда знаешь?
— Так ты же пока штопала, о себе и знакомых всю подноготную вытрепала.
Арина краснеет:
— Я думала, вы были без сознания!
— Был, — хмыкаю криво, с теплотой вспоминая, сколько всего она наговорила, — но всё слышал. — Наслаждаясь казусным смущением девчонки, смакую реакцию и подливаю масла в огонь: — Твой голос мне не позволил умереть, мелкая. Так что не добивай лишней трепологией — просто сделай, что сказал!
— Ага, — рьяный кивок.
Делаю попытку встать, Арина тотчас ко мне ступает. Мелкая, худенькая, а плечо подставляет. Я бы поржал, да боль по телу стрелой гуляет.
Рычу сквозь зубы, но упрямо встаю.
— Ты же не уйдёшь? — на меня уставляются самые прекрасные глаза на свете. Снизу вверх — как на человека. Как на мужчину. Как на кого-то, кто дорог! — Вот так… — не понимая, что она хочет сказать, терпеливо жду, продолжая взглядом шариться по осунувшемуся бледному лицу. — Ты ранен, — с надеждой поясняет девчонка, побуждая шагать прочь из кухни. — Идти сам не можешь, — ступаем по коридору вглубь квартиры, — да и полуголый…