Обожаю его!
— А где Матвей и Давид? — дедуля применяет хитрый ход, сменяя тему разговора.
— Вот и я о том же! — ворчливо поднимаюсь с пола. — Что за друзья, мешаются, когда нужна тишина и покой, и днём с огнём их не сыщешь, когда нужны?
— Эх, молодёжь… — улыбается дед: прихрамывая, ступает за прилавок. — Всё у вас наперекосяк.
— Молодость, — фыркаю, следуя за ним.
ГЛАВА 2
Бес
Разными машинами едем к Пастору — отчёт — дело святое. Особенно такому человеку, как Нестору Львовичу. Пока еду, набираю Агапыча — он умеет в кратчайшие сроки справки навести на любую душу, когда-либо появляющуюся на свет божий, по крайне мере тех времён, которые интересуют меня.
— Коган Исмаил Иосифович, 78 лет. Ювелирная лавка на…
— Как обычно?
— Можно чуть глубже: Древо и т. д: когда родился, где жил, куда переезжал, где учился, на кого, дальнейшее образование, женитьба, дети, что да как.
— Как скоро?
— Вчера…
Вместо ответа звучат быстрее гудки.
Агапыч странный персонаж.
Для него нормально так закончить разговор. Узнал — астрал…
Я не из обидчивых. Сам с придурью, поэтому мы с ним быстро нашли общий язык, несмотря на то, что совершенно разные. И видение мира у нас под иными углами. И тем более, я никогда его в глаза-то не видел.
Меняя номера телефонов, не раз усмехался умению мужика мне дозвониться. Никогда не сообщая ников, паролей — получать нужные сведения по почте. Не озвучивая места своего проживания — находить запрашиваемое в конвертах.
Человек-призрак, но мать его — настолько «тень» я никогда не встречал.
И восхищает, и пугает.
— Почему восемь? — Парни уже донесли о моём самоуправстве Пастору. Нестор Львович не орёт, но колючий взгляд холодных глаз на морщинистом лице адресован мне. Босс недоволен, но доверяет и потому ждёт разумного ответа.
— Она ближе к рыночной, — сижу напротив Пастора. В его доме, в его рабочем кабинете. Мрачном, небольшом, с давящими стенами и громоздкими картинками, потолком с тяжёлой люстрой. Не спасает положения и единственное окно — оно всё время занавешено тёмными, плотными шторами. На полу вычурный ковёр, на который нельзя в обуви ступать, потому она ютится у порога.
Массивная мебель, высокие шкафы с книгами. Только сейчас понимаю, что его мебель и обстановку тоже можно назвать — антикварная. Да и если вспомнить о его любви ко всему древнему, сорение деньгами на аукционах…
При этом Пастор — редкий человек старой закалки, верящий в силу знаний и почитающий бумажные издания. Сотни томов, от научных трудов до обычных романов, поэм и сборников стихов призванных классиков жанра. Стол тоже порядком завален бумагами, папками и прочими канцелярскими вещицами.
Даже странно, что такой персонаж, как Нестор Львович не понимает мотивов Когана. Они примерно одной эпохи. Пережили многое. На ноги вставали сами. Да и увлечение у них схожее — коллекционирование древнего и редкого.
Хотя, возможно, из-за своей недалёкости я упускаю нечто важное.
— Коган — едва ли не последний из района, кто отстаивает своё право на участок. Там его жизнь… — не пресмыкаюсь, за что и заслужил уважение Пастора.
— Когда бы тебя это волновало? — босс откидывается на спинку кожаного высокого кресла. Локти на подлокотники, старческие ладони с длинными пальцами, на одном из которых массивный перстень, складывает домиком.
— Он не изменит своего решения, — решаюсь на признание.
— Тогда смысл было перебивать цену? — не даёт спуску Пастор.
— Притупить бдительность и дать время подумать… — вальяжно растекаюсь по стулу, ноги чуть шире вытянув по ковру.
— Но ты же сказал, что он не передумает, — напирает босс.
— Подумать мне… Порешить всегда успеем, а я бы хотел уладить вопрос полюбовно. Так что прошу дать мне время. Я придумаю, как его обработать.
— Не припомню за тобой такого рвения.
— Избавлять мир от пустоты и гнили — одно, а от подобных Когану — другое.
— Еврей, как еврей…
— Я не нацист, мне нет дела до его родовой принадлежности, я говорю про другое.
Пастор озадаченно прищуривается. Губы сильно поджимает и несколько минут просто молчим, изучая друг друга на расстоянии.
— Неделя, — озвучивает вердикт. Бурной радости не выдаю. Благодарно киваю:
— Постараюсь управиться, — поднимаюсь, но уже у дверей меня нагоняет:
— Не уладишь миром — устранишь!
— Не вопрос.
Не знаю почему, но еду не домой — обратно к лавке Когана. Торможу напротив и наблюдаю. Редкие посетители — добродушные и учтивые. Один — явно воришка, но только заглядывает, тотчас выходит, пряча голову под капюшон толстовки, руки в карманах грязных джинсов, потрёпанные кроссы. Видать, наркоман.