— Вождя! — передразнил Кленовый Лист. — Какой ты вождь, если всё с себя проиграл! Половина вигвамов в селении принадлежит моей семье! Нищеброд! Тьфу на тебя! Пустите меня, я ему сейчас накостыляю, самозванцу…
— Ах ты!..
— Ах ты!..
Быстроногий Олень и Кленовый Лист рванулись друг к другу почти одновременно. Но так как Кленового Листа держали двое, а Оленя никто не держал, вождь нанес удар первым: сделав обманный выпад дубинкой, он прыгнул чуть в сторону и влепил недругу пяткой в живот. Тот, рассвирепев от коварного удара, отдавил ногу одному из своих конвоиров и укусил за руку другого. Освободившись, Кленовый Лист первым делом сорвал с пояса дубинку, увернулся от свистнувшей откуда-то стрелы и бросился на вождя. Две дубинки замелькали в воздухе буквально как лопасти вентилятора. Народные массы пока бездействовали, сжимая кулаки: воины племени пиу-пиу явно не решили еще для себя, на чьей стороне вступить в схватку.
— Покараем наглецов! — орал Быстроногий Олень, с проворством заправского фехтовальщика отбивая удары противника.
— Долой вождя-голоштанника! — не сдавался Кленовый Лист, вновь и вновь занося дубинку над увенчанной орлиными перьями головой Оленя.
— Братцы! — подняв голову с кострища, возвестил о своем возвращении в этот мир Летящая Стрела. — Что же это получается? За амулет из щучьих костей и два ножа по морде бить?! Ведь по маленькой играли!
— Бейте их! — задыхался вождь. — Круши Кленового Листа, возвращай себе неправедно проигранные вигвамы!.. Жулик!
— Сам жулик! Ребята! Храбрые воины рода антилопы! Кто на мою сторону встанет, тому по вигваму совершенно бесплатно! Мочи гада! Почему это вождям можно по пять жен заводить, а простому народу нельзя?! Еще и руки распускает! Прошло твое время!..
Толпа индейцев, поколебавшись, разделилась на две группы. Первая — многочисленная — с боевым кличем: «Кленовый Лист — новый вождь рода пиу-пиу!» — обрушилась на вторую, которая, не отличаясь количеством, явно превосходила первую группу качеством.
Вокруг вождя мгновенно сгрудилась кучка особенно крепких воинов. Подбадривая себя выкриками типа: «Бунтовать?! А вот этого не хотите?!» — они заработали палицами умело, слаженно и беспощадно — как взвод омоновцев при разгоне демонстрации.
— Е-мое… — только и смог проговорить я, глядя на то, как воины некогда дружного и благополучного племени лупцуют друг друга в хвост и в гриву.
Клянусь своим хвостом, я чуть не расплакался от осознания собственного бессилия. Начальство ж мое через старшего товарища Филимона и капитана Флинта строго-настрого приказало легализоваться без шума и пыли, действовать тихо и скрытно, а я? Не успев прибыть на неисследованный континент, сразу ввязался в драку, устроил для племени койота праздник обжорства, вызвав нечаянно мамонта из доисторических времен, поцапался со жрецом, до слез расстроил местного духа добра и всепрощения, ввергнув его в пучину запоя, вдобавок посеял среди людей могущественного рода пиу-пиу семена разброда и шатания, довел наивных дикарей до междоусобной заварушки!..
Наверное, оттого, что мне недостает жестокости и изворотливого коварства, присущих большинству членов бесовского племени, у меня всё и получается наперекосяк… Ладно, сейчас не об этом… Сейчас нужно хватать в охапку Гаврилу и бежать с ним подальше отсюда. А то, не ровен час, вернется из лесу жрец Небесная Чаша, расшифровав похабные частушки пенсионера Таронха, увидит развернувшееся побоище и обвинит во всём меня! Не то чтобы он будет не прав, нет… Однако я уверен: разбираться по всем правилам юриспруденции старец не станет, а попросту обратит агрессию толпы в нужное русло — на нас с Гаврилой…
А драка тем временем шла вовсю. Буйная первобытная энергия, сдерживаемая во время благополучного существования, рвалась наружу.
Революционеры во главе с Кленовым Листом оправились от первого потрясения и, двинувшись со всех сторон одновременно, порядочно проредили кольцо защиты вождя. Оставшиеся в строю законопослушные воины продолжали сражаться, а повергнутые в прах их товарищи хватали зубами нападавших за голые лодыжки. Таронха своим самогонным зельем защитил подопечных от повреждений, но не лишил их чувствительности к боли — поэтому визг над вскипевшим лагерем стоял невообразимый.
Дети в ужасе сбились в кучку на краю поселка. Мустанги разбежались в разные стороны, как мухи при виде баллончика дихлофоса…
Сторонники Кленового Листа, пользуясь численным преимуществом, перли вперед. Быстроногий Олень, оседлав здоровенного воина, возвышался над сражавшимися: одной рукой вождь управлялся копьем — используя оружие на манер бильярдного кия, сшибал наиболее рьяных драчунов под ноги своему скакуну, второй рукой прикрывал макушку, из которой чья-то ловкая рука успела выдрать украшенный перьями оселедец.
Неуемный Кленовый Лист, отплевываясь от пыли и грязи, выплыл на поверхность куча-малы, вскарабкался с камнем в руке на чьи-то плечи и, с трудом удерживая равновесие, прицелился. Умело запущенный булыжник врезался в лоб вождя. Быстроногий Олень, пискнув: «Спасите!» — вылетел из седла.
Воодушевленные бунтари удвоили напор. Следуя примеру изобретательного вождя, часть из них взгромоздилась на шеи единомышленников и, подбадривая их пятками по бокам, стремительной конницей врезалась в самую середину группы противника.
Я было подумал, что исход схватки решен: не быть больше Быстроногому Оленю вождем рода пиу-пиу! — но ошибся. В самый критический момент от сваленных и переломанных в пылу драки вигвамов в гущу битвы метнулось с десяток женщин.
— Ага! — взвился в небо крик Кленового Листа. — Вождь подкрепление вызвал! И играет он не по правилам, и сражается не по правилам! Жен своих и тещ на нас напустил! Поднажми, ребята!
Ребята поднажали, но толку от этого было мало. Как ни странно, женский летучий отряд, затесавшийся в гущу воинов, внес в ход битвы ужасающую сумятицу. Видно, индейцы пиу-пиу были не совсем уж дикарями и в полную силу со слабым полом сражаться не решались. А вот женщин в этом смысле ничто не останавливало! Над головами сражающихся, как черны вороны, закружились с корнями вырванные клочья волос, лоскуты вдрызг разорванных одежд, обрывки бус и амулетов. Бунтари дрогнули и попятились, но сдаваться и не думали.
Наблюдать за сражением становилось всё опаснее. Поле битвы расширялось, охватывая всё новые и новые территории, набухало, как хорошее дрожжевое тесто. Те, кто не хотел поначалу драться, неожиданно оказались среди мордующих друг друга воинов. От вигвамов осталось одно воспоминание. Дети, зараженные азартом боя, шныряли вокруг; кидались камнями, конскими яблоками (сорт «мустанг»), кричали на разные голоса, подбадривая сошедших с ума родителей. Особенно выделялся Хитрый Скунс — сказывался отцовский воинский практикум! — не одно пущенное его меткой рукой конское яблоко залепило глаза защитникам чести и достоинства вождя, не один камень гулко ударился во вражеский череп.
Я вприпрыжку побежал по направлению к вигваму жреца — единственному уцелевшему посреди дикой междоусобицы. Кто-то — может быть, тот же мелкий поганец Хитрый Скунс — сгоряча бросил мне вслед камень, но я вовремя пригнулся. На бегу призывал во всё горло Гаврилу. Добравшись, ввалился в помещение, не успев как следует затормозить, — так рухнул последний вигвам селения.
— Гаврила! — позвал я, барахтаясь среди шкур и обломков жердей. — Вылезай, пора ноги делать, пока нам их не оторвали…
Никто не отозвался на мой крик. Пошарив еще, я убедился, что Гаврилы здесь нет. Куда он делся? Не мог же я его не заметить в гуще сражающихся? А вдруг не заметил? Ведь сомнут моего клиента и «прости» сказать поленятся… Им-то, индейцам, защищенным зельем Таронха, всё как с гуся вода — они сражаться могут до второго пришествия, а Гаврила под покровительством духа добра и всепрощения не состоит.
Я побежал назад, выкрикивая имя детины, и… совершенно неожиданно наткнулся на него самого.