Но главное, ничто не намекает на то, что Семен в опасности. Ну и славно. Значит, займусь поиском легата.
Так-с, цифры.
«50867-12-14»
Чем они могут быть? Координатами? Номером телефона? Адресом?
В общем-то: да чем угодно. Может, эти цифры вообще нужно подставить под буквы и получить слово, а может еще какая ерунда.
Придется проверять все варианты.
Забираю у Семы контроль. Начинается обратный отсчёт часового таймера.
Я включаю пэку. Первым делом просто ввожу цифры в инфосеть. Выскакивает куча вариантов: каких-то справок, адресов, сайтов с разнообразным контентом. Слишком много всего, не объединённого ничем общим. Нет, вряд ли здесь есть то что мне надо.
Значит, надо попробовать позвонить.
Выбираю контакты Семена, ищу строку, где можно добавить новый контакт. Ввожу число.
«Номера не существует» — высвечивается на экране.
Черт!
И больше всего злит, что это может быть какой-то, мать его, ребус, который нужно решить. А я их терпеть не могу.
Так, мне нужна помощь зала.
Как я уже убедился, с Семеном все в порядке и значит, можно на время оставить его одного. Ставлю на паузу «Контроль разума», убеждаюсь, что Сему не слишком удивил поиск в инфосети странных цифр, а после выхожу.
Теперь выбираю Саню.
Нетерпеливо жду, когда настроится зрение, и пока жду, решаю обратиться к подопечной:
«Привет, Санек. Как дела?»
Тишина. А еще зрение так и не проясняется — как было темно, так и осталось.
Дрыхнет она что ли?
Судя по календарю сейчас восемь вечера. Кого это она так рано завалилась спать?
«Ау! Саня! Ты где?» — мысленно ору я.
Слышу какое-то невнятное мычание. Черт, ну точно дрыхнет. Причем мертвецким сном. Можно, конечно, использовать какую-нибудь способность, чтобы ее разбудить, но решаю не рисковать. Мало ли, вдруг пригодится.
Насколько я понял, теперь у меня способности распределяются на всех одержимых, а не на каждого. И, по всей видимости, они не обновятся, пока не найду Легата.
Ладно, пока Саня спит, можно попробовать вернуться к Семену и еще поискать. Но только я собираюсь это делать, как перед глазами высвечивается тревожная надпись:
«Внимание! Одержимый № 1 один в опасности!»
Без промедления я сразу же переключаюсь на Мишаню.
Слышу какие-то голоса, доносящиеся словно через толщу воды. Кто-то кричит или плачет, пока не могу разобрать.
Проясняется зрение, теперь я вижу. Здесь темно и единственный источник света — тонкая щель перед глазами. Кажется, Мишаня сидит в шкафу. Краем глаза сквозь щель замечаю на стене красные боксерские перчатки. Он все-таки это сделал. Накопил денег и записался в секцию. Меня за него аж от гордости распирать начинает. Вот только, жаль, сейчас как-то не до этого.
Первая мысль, что его алкоголик папаня дебоширит, может, мать избивает, потому мальчишка здесь и прячется. Но как-то не сходится. Мишане не три года, чтобы так делать.
Наконец до меня доносятся более-менее внятная фраза.
— Его здесь нет! Он в школе! — это явно кричит его мать.
Второй голос мужской, что он говорит, мне неслышно. Но судя по интонации он агрессивен и настроен решительно.
Мишаня же почти не дышит, а сердце ухает так, что вот-вот выскочит из груди.
Так, нужно вытаскивать его отсюда и посмотреть, что там происходит. Или уводить пацана отсюда. Если это за ним пришли, один хрен шкаф, как убежище, едва ли надежен. Здесь нас вмиг найдут.
А еще — что там за утырок такой, что Мишке в шкаф лезть пришлось? Я знаю, он парень неробкий, если все по-честному. Но, одно дело — задиры ровесники, и другое — вооруженный отморозок. Смелость-смелостью, но лезть на рожон это глупость, а не храбрость.
«Я с тобой, не дрейфь. Я тебя в обиду не дам», — мысленно говорю я, только жаль, что он меня не слышит.
Я осторожно приоткрываю дверцу шкафа. Мишаня испуганно вздрагивает и отнимает руку левой рукой. Я повторяю жест, стучу легонечко по дверце, указываю направление, пытаюсь намекнуть ему, что надо выходить.
Мишка, кажется, понимает, что я вернулся. Но неистово мотает головой, мол, нет, не выйду. И тихим шепотом произносит:
— Он папу убил.
Да вашу ж мать! Что это за ублюдок там такой? Нет, так точно не пойдет, надо Мишаню вытаскивать и поскорее.
Я с силой распахиваю дверцу, плохо смазанные петли на дверце громко скрипят, а я готовлюсь в любой миг активировать пламенеющий трезубец.
— Зачем ты это сделал? — чуть ли не плача тянет Мишаня и вжимается спиной в шкаф. Открытая дверца и впрямь очень громко проскрипела.
Там за стеной вмиг становится тише.
— Он там? — слышится отчетливый мужской голос. — Говори, сука!
— Не трогайте его, пожалуйста, он просто ребенок! Он никому ничего не сделал, — отчаянно орет мать, но ее крик как-то резко прекращается.
Неестественно резко.
Мишаня всхлипывает. Я легонько хлопаю его несколько раз по щеке. Хорошо бы было выгнать его из этого шкафа, но уже поздно — слышится топот, приближающийся к нам.
Активирую огненный трезубец.
В комнату влетает низкорослый рыжий парень слегка за двадцать. В руке у него окровавленный нож. А еще он светится. Очередной гребаный светляк!
Рыжий вскидывает нож и несется на Мишаню. Я направляю на него трезубец и врубаю на полную мощь.
Мишка орет как резанный, в тот миг как воспламенившийся светляк еще в движении замертво падает в шкаф.
Мгновенно загорается одежда в шкафу. Мишка опрометью оттуда выскакивает и несется прочь. Останавливается на кухне — резко, словно спотыкается на полушаге.
На полу, распластавшись в луже крови, лежит его мать.
Да чтоб вас там всех! Ублюдские воины света! На хрен было убивать родителей пацана?! И вообще, едва ли мне нравится эта тенденция. Сначала Семен, теперь Мишка — они ведь явно нацелились на моих подопечных, а значит, и на меня.
— Ма-а! — несмелым дрожащим голосом зовет ее Мишка, делая шаг вперед.
Я вижу, сколько здесь крови, вижу ее стеклянный безжизненный взгляд, уставленный в потолок. Шансов на то, что она выжила — нет. Но Мишаня не понимает, или просто отказывается понимать.
Мишка резко срывается с места, бросается к матери, трясет ее:
— Мама, мамочка, — голос надрывается, переходит на плачь.
Я очень хочу ему помочь и успокоить. Но не знаю как. Да даже если бы и мог... Нельзя такое успокоить. Только что он потерял родного человека. Это боль теперь с ним навсегда. Я знаю не понаслышке.
Но что-то делать все равно нужно. Нельзя оставлять его здесь вот так: одного с кучей трупов в квартире. А еще сюда уже тянет дымом, по всей видимости, шкаф вовсю горит. Нужно вызывать пожарных и милицию.
Я хлопаю Мишку по плечу, он не реагирует. Хлопаю сильнее, беру за воротник футболки, тащу и как бы намекаю, чтобы он вставал. Но он только сильнее цепляется за труп матери, вжимается лицом в ее плечо и начинает трястись от плача.
Нужно что-то делать. Иначе он тут попросту задохнется от дыма.
За волосы я поднимаю Мишкину голову, поворачиваю в сторону прихожей, которую уже заполонил дым. Стучу ему по лбу, мол, не тупи.
Мишка всхлипывает, вскакивает и срывается с места. Бегом она выскакивает из квартиры.
На лестничной клетке стоит старушка в розовом халате, перепугано жмет тощие сухие руки к груди.
— Миша, что у вас случилось? — взволнованно спрашивает она.
— Маму и папу убили, — шмыгает Мишаня носом и утирает его кулаком. — И пожар у нас.
Старушка выпучивает глаза, торопливо хватается за пэку и начинает звонить в экстренные службы, попутно подталкивая Мишаню к лестнице.
— Иди, мой мальчик, нужно скорее на улицу выходить. И соседям стучи, кричи, пусть выходят.
Не дожидаясь реакции Миши, она сама начинает тарабанить в соседскую дверь и орать: «Пожар».