Она позвонила в звонок и подождала. Потом позвонила снова, настойчивее. Вадим когда-то говорил, что жена редко выходит, разве что за покупками или прогулять собаку, поэтому Таня надеялась застать ее дома. Она позаимствовала у Вадима ключи вовсе не для того, чтобы вламываться в чужой дом. Ей надо было просто дойти до квартиры: вряд ли Алина сможет захлопнуть дверь у нее перед носом, и ей придется пообщаться с возлюбленной мужа, даже если она этого не хочет. Накануне Таня обдумала все варианты и решила, что такой внезапный визит при всей его бесцеремонности будет гораздо эффективнее телефонных звонков, назначения встречи, вежливо-отстраненных бесед за столиком кафе и прочей тягомотины.
На звонки никто не откликнулся. Досадно, подумала Таня, уже готовая ринуться в бой за свою любовь и совершенно не готовая ждать. А подождать, пожалуй, придется — когда еще она выберется в эту глушь, именуемую экологически чистым районом. А потом — «если я чего решил»…
Конечно, стоять на каблуках, подпирая стенку, довольно противно, и жаль, что архитекторы не догадались устроить в этих бескрайних коридорах зал ожидания для неизвестных гостей. Но она подождет, сколько сможет. Скорее всего, Алина ушла с собакой, судя по тому, что в квартире не слышно лая в ответ на звонки. Если нет — ну что ж, отложим освобождение любимого из оков до другого раза.
Таня наклонилась поправить врезающийся ремешок босоножки, оперлась о дверь, — и она вдруг открылась сама собой. Поколебавшись, Таня шагнула в прихожую, невнятно освещенную лишь дневным светом из полуоткрытой двери. Мягкий коврик на полу, матовый блеск одежных шкафчиков из какого-то темного дерева. Все, что ей удалось разглядеть, было достаточно стильно и красиво. Впрочем, ничего другого Таня и не ожидала. А вот что-то белеет на вешалке — кажется, любимая итальянская ветровка Вадима — надо бы ее забрать.
Но в квартире кто-то был! Она услышала тихие торопливые шаги и не успела моргнуть, как на пороге комнаты, словно из воздуха материализовался, вырос невысокий женский силуэт. От неожиданности Таня перепугалась так, как будто это к ней в дом вломилась неизвестная особа. Она сделала то, что делает любой человек, когда встречает незнакомца в темноте, — ударила ладонью по выключателю. Зажглось несколько невидимых лампочек, и по прихожей разлился мягкий янтарный свет.
Женщина в дверях оказалась гораздо выдержаннее. Она не закричала, не бросилась прочь и вообще не двинулась с места. Просто стояла и озадаченно смотрела на Таню, как будто хотела что-то сказать, но не могла подобрать слова. Тане она показалась слишком серой и какой-то задерганной. Не такой она представляла себе Вадимову жену, дочь всесильного Гаруна-аль-Рашида.
— Здравствуйте, Алина, — вежливо, но решительно произнесла Таня.
Глава 19
Она сразу все поняла. И не потому, что изменилась их сексуальная жизнь или мужчина допустил какой-то прокол. Просто он был совершенно другой.
Другой не в постели, не в быту, а по сути. В нем не было ни капли Вадимова лживого и притягательного актерства. Этот человек, обманом занявший чужое место, был гораздо естественнее, чем ее муж в роли самого себя.
Как она любила его — первого, настоящего Вадима! До обморока, до судорог, до самозабвения. Любила и упивалась этой любовью, как вином, не боясь пьянеть. Она бы разделась посреди лекции, если б он только бровью повел. Однажды вечером они занимались сексом в полутемной аудитории, в сиянии уличных фонарей, под шорох шагов в коридоре, и она замирала от стыда и обожания.
Не она одна сходила по нему с ума, и трудно подсчитать, сколько поколений филфака он оттрахал на скрипящей деревянной кафедре после лекций. Девчонки пачками записывались на спецкурс по Булгакову, чтобы услышать бархатный баритон Колосова, увидеть его демоническую бородку и черные бесовские глаза. Прозвище на филфаке у него было — Воланд.
Она впала в панику, поняв, что для него это лишь рядовой эпизод, что скоро он ее бросит ради новой влюбленной дурочки. Она была готова на все: звать на помощь папу, угрожать, шантажировать, отдать его в руки отцовским опричникам — пусть запытают до полусмерти, лишь бы остался с ней. Но он оказался сообразительным, все-таки уже не мальчик. Принудительных мер не понадобилось, он женился на ней без сопротивления.
В первый год он безраздельно владел ее душой и телом. О, эти плавные кошачьи движенья, медленные улыбки, ленивые ласки! Завораживающая игра днем и ночью. В нем было что-то фальшивое и одновременно чарующее, как в театральном действе. Но чтобы любить театр, надо приходить в него по праздникам, а не жить изо дня в день за кулисами.