Похищение скота, жен и имущества здесь считается нормой, также как и торговля людьми. Жители изнемогают от непосильных поборов, голода, жажды и болезней. Но когда об этом рассказывал Эддар, это было одно. А сейчас, когда подтверждение его правоты смотрело на нее из этих несчастных, взирающих без всякой надежды, глаз, Римма понимала, что недостаточно вдумчиво слушала слова капитана. Вплоть до высокого шатра «для особого товара» их сопровождала невыносимая вонь от человеческих выделений, крики, слезы и стенания. Увидеть там, в цепях, избитую обнаженную Тару, было бы выше сил Риммы.
Наконец шатер наполнился потенциальными покупателями, и на помост вышел длинный, худой зиккуратец и объявил «почтенным господам» о начале торгов. При этом выразительно посмотрел на Римму с Деммизом, опытным взглядом выделив их из толпы как «серьезно настроенных покупателей». Да, то, что они не собираются уходить сегодня без «покупки» написано на лице кандидата космозоологии!
Первыми на помост вывели двух молоденьких девушек, похожих как две капли воды, в нежно-розовых накидках. Безупречная с красноватым оттенком кожа, огромные голубые глаза и темные волосы, заколотые на затылках. Опытный работорговец знал, чем раззадорить толпу. Первоначальная цена за близнецов — десять серебряных монет — вдвое больше, чем стоит молодая крепкая корова.
— Одиннадцать, — предложил плешивый стареющий ловелас с подведенными бровями и усами.
— Одиннадцать серебряных монет, кто больше?! — надрывался торговец. — За столь же прекрасных, как обе наших луны, девушек? За прекрасные лилии, достойные украсить собой ваш роскошный сад?
— Где ты был, когда они были девушками? — раздался грубый голос человека, чье лицо покрывают многочисленные шрамы.
Толпа ответила ему громким хохотом.
— Помогал, наверно, — визгливо ответил кто-то, и публика засмеялась еще громче.
Совсем другого ожидала Римма от процесса продажи невольников. Публика попалась смешливая и веселая, падкая на самые грубые, непристойные шутки. Опытный торговец всячески способствовал этому веселью, зная, что смех влечет за собой расслабление, в частности ослабление завязок на кошельках.
— Даю двадцать, — раздался визгливый женский голос. Римма обернулась — руку с красными ногтями подняла толстая высокая дама в оранжевой хламиде. На лицах девушек отразился испуг. Нет, пожалуй, ужас. Смертельный ужас.
— Почтенная госпожа Суне предлагает двадцать серебряных монет! За этих красавиц! Этих умниц! Из них выйдут не только прекрасные жены и наложницы, но и исполнительные, смышленые служанки!
— Как же, служанки, — нехорошо ухмыльнувшись, сообщила Римме сидевшая за соседним столиком дама в коричневом кимоно, и пустила вонючие кольца дыма.
— О почтенной Суне ходят настоящие легенды среди рабов, — опять затянувшись, продолжила она. — Говорят, в процессе нервного возбуждения она склонна жечь лица своих служанок калеными щипцами для очага. А в красную луну Суне устраивает танцы.
— Танцы? — опешила Римма.
— Танцы, — кивнула оказавшаяся словоохотливой, женщина. — Только танцуют рабыни не босиком, и не в обычных башмаках…
Насладившись неприкрытым нетерпением на лице слушающей ее женщины, по виду, инопланетки, с удовольствием продолжила:
— Они пляшут в железных башмачках, раскаленных докрасна. Недолго они живут, если удается пережить кровавую ночь… Кому нужны рабы калеки…
Тем временем худой, как жердь, торговец, считал, и каждое его слово болезненной судорогой пробегало по лицам девчонок на помосте:
— Двадцать серебряных монет — раз! Двадцать серебряных монет — два! Двадцать серебряных монет…
— Пятьдесят монет! — перебил его толстый торговец с объемной сумкой у живота.
Публика ахнула. Видать, это была высокая цена.
Сделав на лице загадочное выражение, одним рывком торговец сдернул с девушек розовые покрывала, и публике были представлены молодые, стройные, одинаковые тела, покрытые медным загаром.
В толпе нарастал гул.
Следующим движением работорговец вынул острые заколки из волос девчонок, и темные кудри окутали каждую из них до пояса.
— Пятьдесят монет — раз, — начал работорговец.
— Один золотой, — поднялась толстая женская рука с красными ногтями.
Смотреть на безысходность, написанную на лицах сестер, для Риммы почти невыносимо. Но ради Тары она должна терпеть. Демиз сидит бледный, как полотно, со сведенными к переносице, пшеничными бровями.
— Два золотых, — неожиданно подняла руку женщина рядом с Риммой.
— Не волнуйся, дорогая, — шепнула Римме. — Вижу, у тебя слишком мягкое для нашей планеты сердце, — она подмигнула. — Я не люблю развлекаться, истязая рабов. Мне нужно выбрать подарок мужу, — подмигнула на этот раз Демизу, а затем, наслаждаясь ошеломленными лицами инопланетцев, обернулась к толстой Суне и показала той неприличный жест, довершая свой триумф.