Он был наивен в житейских вопросах, он жил только музыкой, её возвышенной одухотворённостью и плохо разбирался в людях, не имея понятия, что в таких случаях с ним могут сделать.
Что-то в мире к тому времени поменялось, возможно, так было всегда, но в одночасье принялось настолько сильно выпирать наружу, что даже Эрнест стал иногда замечать какие-то происходящие в мире музыки перемены и странности, но старался не придавать им значения.
- Так, вы отказываетесь. Не спешите. Подумайте до завтра. Я вам позвоню. До свидания, - кровожадно передёрнутый рот и обнажённые клыки хищницы означали, по-видимому, улыбку.
Пока Эрнест возвращался под тем же конвоем в гостиницу, он пытался ни о чём не думать. Заказал в номер лёгкий ужин, однако не сумел съесть хотя бы кусочек. Тогда он решил лечь в постель.
Если сказать, что Эрнест не спал ночь, значит, не сказать ничего. Он не только не спал, он страдал и мучился. Таблетка крепкого снотворного не помогла, а увеличить дозу мужчина не решился. Да не может он переступить через себя, не может пойти на поводу у той размалёванной зловредной бабы, которая по сравнению с ним - никто. Он в великолепной форме и будет принимать участие в конкурсе, а там - посмотрит.
На солидную премию от спонсоров и устроителей конкурса у него огромные виды, озвученные им в интервью, растиражированном в мировой прессе. Эрнест рассчитывал открыть собственную музыкальную школу для одарённых детей из бедных семей с перспективой на будущее создать из её воспитанников оркестры - джазовый и камерный.
Откуда к достаточно обеспеченному человеку, родственники которого были людьми тоже отнюдь не нуждавшимися ни в чём, пришла такая идея, он сам до конца не понял.
Возможно, сказывалось подсознательно желание увековечить своё имя очередными, более почётными титулами: колледж имени..., дирижёр и руководитель оркестра..., то есть увековечиться в чём-то более глобальном, чем только в личных заслугах.
Однако под лёгким налётом корыстных побуждений оставить на века свой след вскоре обнажились выстраданные планы, которые настоятельно требовали быть осуществлёнными: передать опыт и знания и, в свою очередь, в общении с самобытными дарованиями расширить границы собственного мироощущения, вкладываемого в исполнение каждого музыкального произведения.
Почему из всех социальных групп он остановил выбор на малоимущей - таким вопросом Эрнест тоже не задавался. Он не забивал голову размышлениями на общественно-социальные темы и решил действовать по подсказке секретаря, убедившего его в том, что так будет лучше, что это благородно и что, осчастливив детей из бедных семей, пианист одновременно снищет себе славу на поприще благотворительности.
Телефонный звонок прозвенел, как приговор.
- Ну что, вы принимаете наше предложение?
- Нет.
- Категорично?
- Да.
После этого слова Эрнест бросил трубку и отправился в ванную комнату принять холодный отрезвляющий душ.
Выйдя из неё завёрнутым в банное полотенце, он увидел двух мужчин, сидящих на диване в гостиной.
Позвать на помощь молодой человек не успел.
Когда очнулся лежащим на полу, почувствовал невыносимую, нестерпимую боль, приторный запах крови и свежего мяса. Его стошнило, и он снова впал в забытьё.
Пальцы обоих рук были безжалостно раздроблены до основания.
Окончательно Эрнест пришёл в себя под белоснежным потолком палаты клиники. Вместо кистей - две обмотанные бинтами культяпки.
Так завершилась карьера одного из знаменитых пианистов, о котором давно уже позабыла публика, богема, общественность и поклонницы, которым в обмен на букеты цветов он дарил улыбки, а на недвусмысленные предложения - билеты на свой концерт.
Само собой разумеется, палачи найдены не были, хотя секретарь Эрнеста подал в полицейский участок заявление с подробным описанием обстоятельств, предшествующих трагедии.
Результатом конкурса и победителями полиция интересовалась недолго и поверхностно. Раздувать пожар мирового масштаба никто не захотел. Дело закрыли за отсутствием необходимого количества улик. Инцидент списали на русскую мафию, промышляющую грабежами в отелях, вынеся предписание усилить охрану.