— Стойте! Я не убийца! И не грабитель! Я тут сережку ищу бриллиантовую, потеряла днем, муж сказал без нее не возвращаться. Вы не находили?
— Ничего не видела, никаких бриллиантов. Шастают всякие, потом у нас не только сережки, дети пропадают. — Женщина затаилась в одном из классов.
— Ладно, ладно, признаюсь. Никаких сережек не теряла. Я няня мальчика, который пропал. Хотела осмотреть школу и класс, чтобы найти зацепки, куда мог исчезнуть Адам. Полиция все осмотрела, но не нашла никаких следов. Вот приходится самой этим заниматься.
Я вытянула из кармана купюру:
— Я заплачу, дайте возможность все обследовать. Очень неудобно с фонариком осматривать.
— Да смотри сколько влезет, красть у нас нечего. Мандолины с роялями одни. — Из соседнего класса вышла лихая охранница. Женщина была полноватой, в уютном желтом домашнем халате, накинутом на ночную рубашку, и вязаных носках. Она ловко сунула купюру в карман халата:
— Свет сбоку в каждом классе включается, после себя гаси, нечего электричество казенное жечь.
Еще несколько часов я проверяла музыкальную школу. В классе скрипки нашла свежие царапины внутри замка, кто-то испортил механизм, чтобы дверь заклинило. Больше ничего необычного, стандартный класс: шкаф с тетрадями, документами преподавателя, нотными грамотами, пюпитр, метроном, пара стульев, фортепиано рядом с окном. Старенькие деревянные рамы держатся на разболтанной щеколде, открыть можно одним движением, а от пола до подоконника совсем небольшое расстояние. Может быть, мальчик от испуга спрятался в классе, под партой или в шкафу, а потом вылез в окно, когда я уже бежала за Тузом вдоль дороги. Тогда почему он не возвращается, что его напугало?
В окно он вряд ли бы увидел что-то опасное — из класса открывался вид на огромный сугроб и ель, которая загораживала своими широкими лапами почти весь просвет. Обычный вид из окна районной музыкальной школы.
По коридору раздалось шарканье шлепанцев, в класс заглянула вахтерша:
— Ну чего, нашла, что искала?
Я только обессиленно махнула рукой.
— Ну пошли, кофем угощу тебя. Ты вон зеленая, всю ночь тут провела, — с сочувствием предложила пенсионерка.
В комнатушке сторожихи работал телевизор, стояла заправленная клетчатым пледом тахта, кипел чайник на малюсеньком столе. Женщина разлила кипяток по старым чашкам, щедро насыпала растворимого кофе из стеклянной банки.
— Меня Мария Геннадьевна зовут, — и подвинула мне чашку побольше.
— Извините, голова не соображает. Меня Женя. — От бессонной ночи все правила этикета испарились из головы. — Вы здесь днем и ночью работаете?
— Да, днем пол мою, ребятишек раздеваю и одеваю, а ночью сторожу. А чего мне дома делать, дети уже большие, в другом городе живут. А я без дела сидеть не привыкла.
— Извините, что напугала вас ночью, — вспомнила я о нашем ночном знакомстве.
— А я не из пугливых. А как ты внутрь-то зашла, все на запорах?
— Дверь открыта была. Забыли, наверное.
— Тут забудешь, кутерьма такая и днем, и ночью. — Мария Геннадьевна подперла крепким кулачком щеку.
Женщина очень хотела поболтать о произошедших событиях, и я дала ей такую возможность.
— Вы ведь пожар тушили сами, да? Я вас с огнетушителем видела, вот это смелость!
— Да там тушить-то нечего было. Я придремала в раздевалке, проснулась — все кричат, бегут. А у меня огнетушитель хранится как раз возле вешалок в углу, да и управляться с ним умею. Схватила его, пробежалась по коридору, а нигде дыма даже нет. Тут из-за угла на меня Женевьева налетела и кричит, что огонь в туалете. Я — туда. Прибежала, все залила как положено, там просто тлела коробка с бумагой напиханной. Больше шуму наделали. Думаю, что из ребятишек кто нахулиганил, подожгли, чтобы сигнализация сработала и уроки отменили.
Дети иногда такое чудят, вроде вот у нас почти все ученики воспитанные, послушные, тех, кто хулиганить любит, чаще в спорт родители отдают. Так поди же ты, и наши могут устроить. Пожар развели.
А на прошлой неделе девочка одна тут учудила, солистка в хоре. Преподаватель замечание ей сделала, так она расстроилась так, что из окна выбросилась.
— Как это, зачем? У вас же школа одноэтажная, — удивилась я.
— Да попугать хотела, мол, все, смертельная обида. А этаж-то первый, только в грязь шлепнулась. Потом крик стоял тут на всю школу от матери ее. Что ребенок из школы пришел в грязище и с шишкой на лбу.
— Так, может, мальчик тоже в окно выпрыгнул, убежал от испуга? От пожарной сирены оробел, ну или на учительницу свою обиделся, — обрадовалась я, что мое предположение может быть верным.