Стирлинги могли быть в такой же ситуации, хотя шесть месяцев назад, когда Энтони был в Европе, незадолго до того, как Джеймса разбил паралич, он купил своей дочери безумно дорогой спортивный автомобиль — последний в длинном списке экстравагантных подарков.
Конечно, болезнь Джеймса требовала расходов, и немалых, но его финансовое положение, по крайней мере, внешне было всегда очень солидным. Стефани училась в самых дорогих частных школах, носила самую изысканную одежду, владела полдюжиной чистокровных охотничьих собак и парой породистых лошадей. Старший Стирлинг щедро тратил на нее деньги, и ей не приходилось выпрашивать их у него, да и сам он был известен как человек с дорогостоящими вкусами. Он не был коллекционером, подобно Энтони, но не однажды платил фантастические суммы за какое-либо произведение искусства или понравившуюся ему безделушку.
Чем больше Энтони думал об этом, тем сильнее росло его любопытство. В прошлом эта черта характера не раз доводила его до беды. Он напомнил себе об этом, но, тем не менее, взял футляр с изумрудами и покинул кабинет.
Полчаса спустя он припарковал машину у подъезда старого элегантного особняка и приблизился к тяжелым, обшитым дубовыми панелями дверям. Было девять часов вечера, и он не был уверен, что она дома. Она могла быть кем-то увлечена или присутствовать на каком-либо блестящем приеме.
Он дернул дверной колокольчик. Две минуты спустя дверь открыл чопорный дворецкий, который тотчас потерял свою обычную бесстрастность, когда узнал посетителя.
— Мистер Стивенс…
— Привет, Томас.
Энтони шагнул внутрь, не желая ждать, пока его пригласят.
— Мисс Стирлинг дома?
— Думаю, да, сэр.
Томас восстановил свое душевное равновесие, его старое лицо снова стало непроницаемым. В молодости он объездил с хозяином весь мир. В то время богатые люди возили с собой личных слуг независимо от того, в какой уголок земного шара они направлялись, и Энтони всегда думал, что Томас мог бы рассказать множество невероятных историй о тех, полных приключений, временах.
Но Томас, служивший в доме Стирлингов с тридцатых годов, принадлежал к старой школе. Он обладал верностью слуг прошлого столетия, которую нельзя купить за деньги, и что бы он ни думал о своем хозяине, находясь у него на службе в течение пятидесяти лет, он держал это при себе, как и свои эмоции. Но Энтони уловил слабый намек на замешательство в его бесцветном голосе.
— Но она не принимает? — спросил гость умышленно насмешливо.
Выражение лица Томаса не изменилось.
— Если вы будете добры подождать, сэр, я осведомлюсь.
— Я подожду в библиотеке.
Десять лет нога Энтони не переступала порог этого дома, но он безошибочно направился к короткому проходу, который вел к заполненной книгами комнате в задней части дома. Однако, перед тем как покинуть холл, он помедлил и оглянулся назад.
— Томас… я слышал о болезни Джеймса. Как он?
Дворецкий, стоявший уже одной ногой па ступеньке лестницы, бесстрастно взглянул на него.
— Умирает, сэр, — сказал он без всякого выражения и стал подниматься по ступеням.
Энтони слегка нахмурился. Он редко виделся с Джеймсом последние десять лет, но до этого они были очень близки. Их объединяла любовь к искусству и антикварным вещам, и, несмотря на разницу в возрасте, у них было множество общих тем для разговора. В то время как Энтони был любителем, инстинктивно чувствовавшим подлинность вещи, Джеймс в юности работал с самыми знаменитыми исследователями и археологами своего времени и наслаждался, рассказывая о тех замечательных днях.
Энтони испытывал глубокое уважение к Джеймсу, видя в пожилом человеке одного из лучших представителей уходящего поколения. В молодости тот был настоящим искателем приключений, объездившим весь мир в поисках реликвий, и если богатство его семьи облегчало его странствия, оно не преуменьшало его смелости. Дни перед и после второй мировой войны были опасными для путешественников.
Но ему везло. Он пережил безумные приключения в юности и ужасы войны, за которую был награжден за храбрость. Он женился, когда ему было за сорок, у него родился ребенок, и он стал хорошо известной и уважаемой фигурой в обществе. Его жена умерла молодой, и теперь в свои семьдесят пять лет он и сам был на краю могилы.