Пристально глядя на него, она могла лишь вымолвить:
— Я не знала, что ты хотел жениться на мне еще тогда.
— Я решил жениться на тебе в первый же раз, как увидел. Но ты была слишком юной, поэтому я ждал. Я старался быть терпеливым, не ошеломлять тебя. Ты была, как пугливая маленькая птичка, такая красивая и милая и такая хрупкая, что я почти боялся прикасаться к тебе.
Она бессознательно подняла руку к его лицу, чувствуя его крайнее напряжение, и ее сердце забилось и заныло. Если его чувства были так сильны тогда, может быть, у нее есть шанс. Но он заговорил прежде, чем она смогла закончить свою мысль, и надежда ее умерла в безмолвной агонии внутри нее.
— Когда Джеймс пригласил меня прийти к нему, я предчувствовал что-то недоброе, — проговорил он, и голос его стал суровым, как и лицо. — Я никогда не видел его таким расстроенным. Он сказал, что многого не знает. Все, что он сообщил мне, это то, что ты уехала, сбежала с Льюисом Харди. Он отдал мне кольцо, которое я подарил тебе, и я хотел швырнуть это чертово кольцо на пол, хотел помчаться за тобой, вырвать тебя у Харди и унести куда-либо.
Он внезапно рассмеялся странным резким смехом.
— Конечно, я не сделал этого. Это было бы нецивилизованно. Я спокойно ответил Джеймсу, что надеюсь, что ты будешь счастлива, и ушел. И уехал из страны как можно дальше, потому что знал, если увижу тебя с его кольцом на пальце, то не смогу больше вести себя достойным образом. Я не возвращался до тех пор, пока не решил, что смогу. Стефани, когда мы увиделись снова?
— Через два года.
— Через двадцать шесть месяцев. На открытии галереи. Ты была уже разведена. Ты была с Джеймсом, и он первый заговорил со мной.
Стефани прикусила нижнюю губу так сильно, что почувствовала вкус крови.
— Извини, — сказала она почти слышно.
— Ты думаешь, это поможет?
Его голос стал внезапно спокойнее, в нем не было такой резкости, как раньше.
— Наверное, ничего из того, что я могу сказать, не поможет. Слишком поздно.
— Разве?
Он наклонил голову и коснулся ее легким поцелуем.
— Это помогает. Сознание того, что я могу заставить тебя хотеть меня. Сознание того, что тот другой никогда не пробуждал в тебе огня, что ты — моя. Ведь ты моя, не так ли, милая?
Она отрицала бы это, если бы могла. Да и какое это имело значение, в конце концов. Она уже отдала ему всю себя, почему бы не признать это вслух.
— Да, — мягко подтвердила она.
Его руки крепче сжали ее, и его рот стал требовательным от желания, пока он целовал ее. Стефани прильнула к нему, но даже когда ее тело неистово отвечало на его страсть, она с болью осознавала, что душой и телом отдалась человеку, который никогда не полюбит ее снова, потому что уже любил ее раньше.
Некоторое время спустя, когда она лежала, тесно прижавшись к нему, почти истощенная от удовольствия, она прошептала:
— Энтони?
— Да?
— Ты сказал, что я была одурачена тобой. Что ты имел в виду?
Его руки сильнее обвились вокруг нее.
— Мы все носим маски. Спи, милая. Нам придется вставать через несколько часов.
Стефани закрыла глаза. Она больше не боялась, что Энтони будет жесток к ней, несмотря на то, что теперь она прекрасно знала, какую сильную боль причинила ему. Но ей было ясно, что он хочет от нее только страсти. Теперь она принадлежала ему, и это некоторым образом помогало уменьшить его горечь.
Вероятно, она была обязана по отношению к нему поступить таким образом, чего бы это ей ни стоило. В любом случае не она уйдет на этот раз. Она любила его слишком сильно, чтобы самой покончить с их отношениями. Ей казалось, что она не переживет разрыва, если он бросит ее. Лучше не думать об этом. Будь что будет.
Ее сон был глубоким и без сновидений, проснулась она от поцелуя. Она открыла глаза и улыбнулась, увидев его сидящим на краю постели. Ее смущение ночью было забыто. Он убедил ее, что ему нравятся ее пылкие ласки.
— Доброе утро, — сказал он улыбаясь.
Стефани поняла, что он уже давно на ногах.