Это очень трудно: пальцы, оказывается, стали жесткими и неповоротливыми и не могут твердо держать в руках кисть. Краски теперь совсем не те, какими были, когда маленькая девочка бежала в художественную школу с планшетом подмышкой. Да и планшетом сейчас называют электронный гаджет, а не особую твердую папку для бумаг и карандашей. Но мадам Петухову не испугать сложностями! Она решительно взялась за дело и уже нарисовала натюрморт с нежными ивовыми пушками в глиняной вазе, вид из окна на Обводный канал, портрет Кондратьевны с трехцветной кошкой на руках, карандашную зарисовку уха Василия – потому что мальчик решительно не может посидеть на одном месте дольше трех минут – и много всякой чепухи вроде велосипедистов на аллее парка, облачного неба, сквозь которое пробивается тоненький луч солнца, и домашней традесканции.
А сейчас мадам Петухова рисует Оомию. Японка старательно сидит на кресле в полоборота к окну и улыбается. Василий заглядывает бабушке через плечо и прикидывает, как бы сделать так, чтобы готовый портрет она не унесла с собой, в свою маленькую студию, а оставила ему. Может, попросить на память? Засмеет. Скажет: какая тебе еще память, если я каждый божий день к тебе приезжаю? А портрет Василию жутко нравится. На нем Оомия похожа на принцессу из старинной сказки. Блики на ее волосах, которые мадам Петухова, по правде сказать, нарисовала не очень умело, придают изображенной сходство с персонажами какой-нибудь манги и подчеркивают экзотическую прелесть девочки. Нет, Василий должен заполучить этот портрет во что бы то ни стало!
– Ты так хорошо позируешь, просто молодец. И молодец, что помогаешь ему – кивок в сторону мальчика – по русскому.
– Мне не трудно, – отвечает Оомия, умудряясь при этом почти не шевелить губами.
– Знаешь что? – продолжает мадам Петухова, старательно орудуя кистью, – пожалуй, подарю я этот портрет тебе. Не бог весть что, но от чистого сердца.
Вот тебе и раз! Выпросить портрет у бабушки – одно дело, а просить его у японки – совсем другое. Василий горестно вздыхает. Солнце, между тем, скрывается за облаками и тени в комнате сгущаются. И особенно черной кажется тень, которую отбрасывает головка Оомии, чуть видная из-за спинки кресла.
20. Новый герой
А кстати, раз уж я припомнила в прошлой главе трехцветную кошку, не стоит ли рассказать об этой незаурядной представительнице млекопитающих?
Трехцветная кошка хорошо устроилась. С тех пор, как Кондратьевна спасла ее от живодеров, старушка почувствовала ответственность за хитрое создание, а хитрое создание стало испытывать к старушке покровительственно-доброжелательные эмоции. И как-то так сложилось, что теперь зимой трехцветная кошка поселялась жить у Кондратьевны, питалась на ее хлебах, грелась на ее коленках и играла ее клубками. Но едва лишь почуяв весну, неблагодарное животное сбегало навстречу романтическим приключениям.
За трехцветной кошкой по-прежнему ухаживало множество кавалеров. В прошлом году она отдала явное предпочтение черному пушистому коту, который кормился на заводе «Пищевик» и, уж не знаю, каким ветром его занесло в наш двор на Обводном канале – вероятно, кот любил длительные прогулки среди индустриальных пейзажей. Этому черному коту трехцветная кошка принесла два выводка таких же угольных котят, которые теперь уже разбежались по окрестным дворам и с мамой встречаются крайне редко.
Но в этом году кокетка решила вернуть свое расположение нашему старому знакомцу – матерому уличному коту, которого Кондратьевна прозвала Семеном. Они вместе лежали на люке центрального отопления, вместе грызли колбасные огрызки, которыми их кормила добрая старушка и вместе же пели лирические мартовские песни.
Но сейчас, в середине апреля, Семен снялся с якоря и отбыл в неизвестном направлении, а трехцветная кошка ожидала нового потомства. Среди четырех или пяти котят, угнездившихся в ее животе, один вызывал особое беспокойство. Он не лежал тихо, изредка подрагивая лапкой, как прочие детки, а ворочался во все стороны и причинял трехцветной кошке много беспокойства.
Нашей героине даже пришлось следить за своим питанием, чего прежде она никогда не делала, с жадностью поедая все, что предлагали сердобольные жители двора. Теперь же стало совершенно ясно, что непоседливый котенок становился особенно нервным после сухого корма и довольно успокаивался, когда трехцветной кошке после утомительной охоты удавалось поймать и съесть мышь или воробья.